Энн Брашерс - Последнее лето - твое и мое Страница 23

Было время, когда Пол, глядя в зеркало, спрашивал себя, будут ли у него такие же, как у Итана, волосы, когда он вырастет. В своей комнате он в одиночку отрабатывал акценты Итана. Размышляя о том, каким он станет мужчиной, он старался представить отца, но думал обычно об Итане.

Итан действительно знал, как быть счастливым, однако это был не тот человек, который мог бы долго служить образцом. Он хотел казаться не тем, чем был. Вот что Пол со временем осознал. Мертвые больше подходят для роли идола, чем живые.

И все же Полу, несмотря на его принципы, трудно было не любить Итана. А вот с матерью Пола все получалось наоборот.

Пол подумал о том, что было ночью на берегу. Он подумал об Алисе, и ему стало стыдно. Он гнал от себя подобные мысли. В этом проявлялась слабость, делавшая его способным понять такого, как Итан, подвластного желаниям человека, а Пол не стремился понять Итана.

Итан с надеждой посмотрел на него. Он хотел общаться с ним как мужчина с мужчиной, полагая, что они могут стать друзьями.

Было что-то в его спальне, заставившее Алису это сделать. Вот что говорила себе Алиса на следующий день. Не кровать, собственно, хотя это было нечто. Может быть, дело было в неизведанности спальни, поскольку ни один из них троих не бывал там в прошлые летние сезоны. И, хотя спальня вместе с домом находилась на острове, однако приобретала статус посольства. Будучи в одной стране, принадлежала другой.

Какой-то частью своего существа Алиса просто хотела знать. Не так уж важно было, каков будет ответ, ей просто необходимо было знать, так это или иначе.

Она в смущении помедлила, прежде чем войти в дверь. Разве он когда-нибудь стучал в дверь ее дома или ждал, пока его впустят?

— Пол?

— Я наверху.

Алиса неловкими пальцами отвела волосы со лба. По ногам забегали мурашки, хотя было никак не меньше двадцати пяти градусов. Она медленно поднялась по черной лестнице.

— Привет, — сказала она, робко остановившись на пороге.

Он повернулся к ней. Не всем корпусом, а только головой.

— Как дела? — спросила она.

Он откинулся в кресле.

— Пытаюсь писать о кантовской «Критике чистого разума». Я сейчас изучаю главу странички на полторы. Похоже, понимаю я в ней не больше, чем мамина собака понимает в «Нью-Йорк таймс».

Она сдержанно засмеялась. Раньше его самобичевание ее пленяло, но теперь она начала понимать, что это также и проявление самодовольства. Ему нравились те его свойства, на которые он сетовал. И он не говорил о качествах по-настоящему тонких.

— Так ты пишешь или стираешь? — спросила она.

— Пишу. Стираю ночью.

Она внимательно посмотрела на него. На его лице никак не отражалось то, что он думает о происшедшем на берегу два дня назад.

— Похоже, днем ты тоже стираешь, — сказала она.

Лицо его приняло напряженное выражение. Ему нравилось рушить барьеры между ними, но инициатором этого должен был быть он. Предполагалось, что она должна беспрекословно соглашаться с ним, проявлять любознательность, когда этого хочет он, или игнорировать что-то, если он считает это необходимым.

— Невозможно стереть то, чего нет, — сказал он.

Она оробела. Нужно было держать рот на замке.

— У тебя там ничего нет? — спросила она.

Он воззрился на монитор компьютера и покачал головой, повернувшись, чтобы посмотреть на нее.

— Ничего нового.

Она сердито взглянула на него с чувством знакомого разочарования. Иногда в его присутствии она ощущала, что они тесно связаны друг с другом, а подчас чувствовала себя совершенно одинокой, и тогда ей казалось, что она с тоски вообразила себе их близость.

— Наверное, придется примириться с тем, что диплом незавершен.

Он наморщил лоб над переносицей.

— Может быть.

— Так или иначе, университетские степени придуманы для мелких людишек.

— Хватит, Алиса.

Она хотела бы остановиться. Она хотела бы уйти подальше и не видеть его всю оставшуюся жизнь, если бы могла. Но сейчас не в силах была заставить себя уйти.

— Как это понимать?

Спина его напряглась. У него был растерянный вид. Хороша шутка, если она пришла сюда с мыслью его соблазнить.

— Как что понимать?

— А ты не знаешь?

— Так объясни мне.

Выражение его лица противоречило словам. Он вовсе не хотел, чтобы ему что-то объясняли.

Неужели он мучает ее намеренно? Презирает ли он ее? И если да, то за что?

Отчаяние заставило ее повысить ставки. Ей надо было понять, чем все это кончится.

— Ночью на берегу мы были вдвоем? Или я была одна?

Ему стало не по себе. Он, конечно, ушел бы, но находился в собственном доме. Она начинала понимать, как удобно устраивать сцены в чужом доме.

Он пожал плечами.

— Я выпил слишком много вина. Извини, если внушил тебе какие-то мысли.

— Какие-то мысли?

— Да.

Ей хотелось запустить в него компьютером. Чем больше она злилась, тем становилось хуже. Она прекрасно это понимала. Но иногда понимание происходящего никак не влияет на то, что делает человек.

— Ты подонок, Пол. Или дурак, но я не считаю тебя дураком.

Она с силой хлопнула дверью, хотя помнила, что, когда входила, дверь была открыта.

Когда вечером следующего дня Пол услыхал внизу шум, у него в груди радостно подскочило сердце, как у мальчишки, увидевшего фейерверк. Он весь день работал над статьей, проклиная эту статью, мечтая лишь о том, чтобы Алиса появилась вновь. Он хотел бы, чтобы она появилась в дверях в тех укороченных шортах, которые она иногда надевала. Он мечтал о том, что она с кошачьей грацией растянется на покрывале его кровати, как это было несколько дней тому назад. Даже если она все время будет смотреть в окно. Он не станет возражать, даже если она будет задавать вопросы. Он ответит на все — и на этот раз искренне. И если она совсем ничего не скажет, его это тоже устроит. Он хотел бы, чтобы у них все было так, как прежде.

Ему будет хорошо, если она просто к нему придет. Что бы она ни сказала, на этот раз он будет отвечать по-другому, думал он, только бы она пришла. И тут он услышал, как открылась дверь, и в дом ворвался ветер.

— Паоло?

На этот раз сердце у него упало, как горячая зола того самого фейерверка. Она всегда приезжала без предупреждения. Это была одна из причин, почему он не доверял этому дому: беда всегда приходила без предупреждения.

Спустившись вниз, он увидел, что она приехала одна. Это было единственное, что его обрадовало.

— Паоло.

Она два раза поцеловала его в одну щеку и три — в другую.

— Как дела? — спросил он, надеясь, что она не почувствует его напряжения, которое сам он явственно ощущал.