Развод в 45. Предатель, которого я любила - Лила Каттен Страница 23

– Хорошего вечера, – отвечаю, не оборачиваясь, и отъезжаю от них в сторону, слыша, как Лида и ее семья ступают за мной.

В стороне замечаю стоящую Машу и ее отца. Не уверена, что смогу хотя бы улыбнуться, но она подходит и в ее руках цветы.

– Олеся Ивановна, это вам.

Благодарно принимаю цветы, и пару минут говорю с ними, прежде чем проститься.

Медленно перемещаемся в кафе. По пути забираем Наталью с мужем, и все вместе садимся за столики, объединяя их.

Не уверена, что найду в себе силы не киснуть, но возвращаться домой тоже не вариант.

***

Дыши, как будто это просто.

Пей жизнь. И делай это не спеша.

Дыши и верь, что в мире все возможно.

В тебе поломано лишь тело. Не сломлена душа.

Глава 18

– Отвези меня, а сама оставайся, – твердо заявляю в очередной раз, но Лида лишь сильнее жмет на педаль газа. – Упрямица, – ворчу недовольно.

Подруга начинает хохотать. Я повторяю, за ней, но в глазах стоят слезы. И когда их становится слишком много, то одна скатывается по щеке.

Не знаю, откуда взялись силы закончить этот вечер. На фейерверки мы так и не остались. У меня болит спина и… болит на самом деле много чего, только в истории болезни вряд ли такое можно прописать или упомянуть. Чувства, душа, сердце…

– Ну наконец-то, пошла правильная эмоция, – тут же говорит Лида.

Тянусь рукой к лицу и стираю влагу.

– Слезы?

– А что еще? Давай, выжимай уже.

– Я что, по-твоему, все со слезами переживаю?

– Не все. Но этот день и меня вымотал. Поэтому немудрено.

Образовавшаяся откуда ни возьмись тишина заставляет меня снова плакать. Будто по накатанной вверх. Словно кто-то передвигает ползунок на эквалайзере с частотой слез и боли в самый верх.

Лида вздыхает и сворачивает с дороги, останавливаясь у какого-то небольшого кафе, и разворачивается ко мне лицом, так как я сижу на заднем сидении машины.

– Кофе будешь?

– Спасибо.

Она оставляет меня на пять минут, и меня прорывает.

Перед глазами застывшими кадрами появляется дочь. Ее провинившееся лицо, затем смех, когда она делает фото с той женщиной. Она мне лжет. И она стыдится моего кресла… И я задаюсь вопросом чья это вина?

Я воспитывала ее, оберегая и любя. Я хотела быть веселой, понимающей мамой, модной и идущей с ней в ногу. Что я сделала не так, что сейчас мне больно от тех ошибок. Где я их совершила, потому что я чувствую свою вину, но не понимаю, где произошел разлад, и я не уследила за тем, как все пошло наперекосяк.

Дверь справа от меня резко открывается, и Лида смотрит на меня хмурясь.

– Я не это имела в виду.

– Что? – вытираю глаза.

– Я имела в виду пустить слезу, а ты близка к открытию второго озера Байкал.

– Лидка, – со смешком забираю свой стакан, но она не закрывает дверь и не отходит.

– Постоим немного, ты не против?

– Конечно.

Она делает глоток, потому что любит очень горячий кофе. Я же жду, когда немного остынет. А в основном мы молчим, пока подруга не решает высказаться.

– Я не на твоем месте, Олеся. И говорю не как экономка в твоем доме, помощница…

– Ты не…

– Не перебивай, пожалуйста, – я замолкаю. – Спасибо. Так вот, я говорю это как подруга и человек, который тебя и твою семью знает слишком хорошо. Но сейчас скажу так: не оправдывай ее.

– Я…

– Ш! – тут же затыкает. – Мы так делаем, потому что мы мамы. Сколько раз я брала Кристинки вину на себя. А когда перестала брать, оправдывать, делать скидку на возраст, неопытность, она тут же выросла.

– Она выросла.

– Ты знаешь о чем я говорю.

– Знаю.

– Иногда, Олеся, чтобы мы не делали, как бы не воспитывали и что бы ни вкладывали в своих детей, есть что-то, чего мы не можем изменить. Это либо приходит со временем, либо не приходит вообще.

– Я просто, – ком в горле становится больше от ее слов и понимания ее правоты, что я начинаю сипеть. – Я не понимаю, Лида. Почему она так поступает.

– Знаешь, что говорит моя внучка порой, а ей далеко до четырнадцати. Она говорит: «Бабуля – это круто. Подруги оценят, и я буду самая модная».

– Навеяно другими? – хмурюсь.

– Люди вокруг могут одобрять многое и считать это «крутым», но внутри, мы всегда будем теми, кто мы есть. Олеся, ей четырнадцать. Поэтому пусть попробует договориться с совестью. Если ей это не удастся, то ты никакими словами и даже криками, хоть я знаю, что ты не любишь кричать, не добьешься от нее ничего.

Я опускаю голову, борясь со слезами. Пальцами чувствую тепло, исходящее от бумажного стакана кофе и все думаю права ли Лида? Объективна ли я.

– Олеся, – она привлекает мое внимание, и я снова встречаюсь с ее глазами. – Она стояла там с ними, потому что хотела быть именно там, а не с тобой.

Ее жёсткие слова пробивают брешь, и я теряюсь в своих эмоциях, которых становится слишком много. Эта лавина просто захватывает меня, и я расщепляюсь в ней.

Лида забирает кофе из рук, убирает в подстаканник слева от меня и обнимает.

– Прости.

Когда мы подъезжаем к дому, я вижу теплый свет, исходящий из гостиной, и начинаю переживать.

– Ты запирала дверь? – спрашиваю Лиду, и она кивает, отвечая затем губами.

– Разумеется.

Свет на крыльце загорается автоматически, когда мы подходим к двери. Лида отпирает ее и протискивается вперед. А я медленно поворачиваю колеса, чтобы ехать прямо за ней.

Мы будто воры крадемся, пока не останавливаемся в гостиной, откуда на нас смотрят заплаканные глаза Лены.

– Господь всемогущий, – она прикладывает руки к груди, когда дочь поднимается и смотрит на меня с очередной порцией слез.

– Мама…

Я смотрю на время и понимаю, что салюты начнутся с минуты на минуту, а она уже дома.

– Ты не осталась на праздник?

Она подбегает и