Мой личный доктор - Надежда Мельникова Страница 23

— Мама, возьми, пожалуйста, сыр маасдам, это мой самый любимый. Сливочный не хочу. Вон там, на верхней полке. Жёлтая упаковка.

Меня раздражает, что прошли сутки с нашей встречи с Ткаченко, но мама снова о нём говорит. У доктора Зло просто талант гипнотизировать женщин, и неважно, сколько тем лет. Он залезает к ним в голову и поселяется там навечно.

— И сливочное масло, только процент побольше, а кусочек поменьше.

Мама помогает. Тянется к полке, достаёт пачку, но в телегу не кладет, ждёт, пока я отвечу на её вопрос. Долго смотрим друг на друга. Пытаюсь перехватить двумя пальцами брикет в серебристой упаковке, но она не даёт.

Вздохнув, рассказываю:

— Мы не ссорились, мама, просто мы с ним... — Складываю губы в трубочку, меняю их форму, разминая и размышляя, как бы так выразиться, чтобы мама не упала в обморок.

— Ты его продинамила?

— Мама, это термин из восьмидесятых годов, годный для сексуально-озабоченного юнца, которому от барышни нужен только секс и который её окучивает, окучивает, а до койки дело так и не доходит. И он такой ей вслед орёт на фоне «Ласкового мая»: «Динамщица!»

Теперь глаза закатывает мама.

— Вот скажи мне, доченька, какого чёрта он должен клясться тебе в верности, если ничего такого не обещал? Ты одно и то же постоянно говоришь: что женщины на него кидаются. Ну согласись, их можно понять. А он был с нами милым. Он пил наш чай, — пожимает плечами.

— Действительно, какой молодец, пил наш чай! — Чешу висок одним пальцем. — Я так не могу. Хотя кое-что, естественно, было. Надо было не допускать и этого, раз уж я не хотела того.

— А получилось: и ни того, и ни этого! — возмущается новоиспечённая поклонница Ткаченко. — Не сомневалась, что что-то было, это заметно по тому, как вы гавкались в парке.

Смилостивившись, мама кладёт мне в телегу всё, что я прошу.

— Но это ещё не всё, мам. Ещё я предложила ему деньги. — Зажмурившись, жду, когда родная мать начнет меня бить.

Ничего не происходит. Открываю глаза.

— Ульяна! — возмущается родительница, явно выждав, пока я достану голову из песка, и подкопив за это время энергии. — Деньги — это вообще унизительно! — охает и ахает. — Как ты только додумалась?

— Ну что Ульяна?! Что Ульяна? — развожу травмированными руками. — Ну оно само как-то вырвалось. Твой доктор тоже виноват, стал меня попрекать, что я того... Мол, я вам того, а вы меня не этого. Я разозлилась, решила заплатить.

— Ох-х-х! У меня сейчас давление поднимется, такой приличный человек, кандидат медицинских наук, а ты ему деньги за того. Улечка, разве я тебя так воспитывала? — Хватается за голову мать, идёт к витрине с подсолнечным маслом.

Чуть оставляет ногу в сторону, чтобы не потерять равновесие, и одновременно интересуется у меня, какое именно нужно масло. В этот момент какой-то мужик с телегой, доверху гружёной бутылями питьевой воды, проезжает ей прямо по ноге.

Мама вскрикивает. А я в шоке прижимаю к лицу гипс.

— О господи! Нет, пожалуйста, нет, только не перелом! Больно? Мама, тебе больно?!

Она пытается прыгать на одной ноге, мужчина очень извиняется. Просит прощения, что отвлёкся, разговаривал по телефону и не заметил её ногу. Что-то хрустнуло! Я точно слышала, как что-то хрустнуло. Боюсь разреветься, но не хочу пугать маму.

Я прошу менять положение ноги, стараюсь оценить состояние, но я не врач! В возрасте переломы крайне опасны. Я очень люблю свою маму. За свой перелом так не волновалась. А тут сердце просто разрывается от ужаса. Плевать на всё! Нужен хороший доктор. И я знаю такого!

Звоню вначале в справочную службу, узнаю телефон травматологии. Затем набираю уже его. Мне надо знать, где Ткаченко сейчас: в частной клинике или в приёмном отделении.

— Травматология, — спокойно отвечает девушка.

— Добрый день, скажите, пожалуйста, — задыхаюсь, путаю слова, мама стонет, и мой голос приобретает истеричные оттенки, — доктор Ткаченко сейчас на приёме есть? Он сегодня работает?!

Услышав утвердительный ответ, называю свои имя и фамилию. Говорю, что у меня срочный случай! И бросаю трубку. Мужик вызывается нас подвезти. Я не могу помочь маме, он тащит её к машине, смотрит на меня и, наверное, думает, что у нас вся семья такая чокнутая. Но, честно говоря, мне всё равно.

До травматологии мы доезжаем за считаные минуты, мужик снова помогает. Но бросает нас у дверей, ибо в магазине у него остался ребёнок. Я очень боюсь за маму и сломя голову влетаю в отделение.

Внутри сегодня не так многолюдно. Ткаченко в белоснежном медицинском костюме стоит у регистратуры, опершись о стойку, ждёт.

Не соображу, как правильно выразиться. Задохнувшись, не могу сформулировать мысль. А он смотрит на меня совершенно спокойно. Я бы даже сказала — надменно. И не двигается.

— Удивлён вашим звонком. Как это называется, Ульяна Сергеевна? Экстренный случай? Петух клюнул в жо? Не с вашим активным образом жизни ссориться с травматологом.

В горле застревает слюна. Кашляю, подавившись.

— Но я давал клятву Гиппократа, поэтому, Ульяна Сергеевна, так уж и быть, — осматривает меня с ног до головы.

Подхожу к нему вплотную, снова кашляю, хватаюсь