Ненавидь меня - Саммер О'Тул Страница 23

Когда это происходит, я понимаю, что должна запереть дверь до того, как он появится. Пусть он стучит и колотит по дереву и жалеет, что это не мое лицо.

Но сегодня я этого не ожидала.

В маминой туалетной комнате густо пахнет ее духами и лаком для волос, но там самые лучшие зеркала в доме. Я хочу попробовать себя в портретной живописи вместо привычных пейзажей. Фигурные эскизы автопортретов были бы хорошим началом, и этот туалетный столик с тремя панелями зеркал был бы превосходен. Два последних зеркала — на шарнирах, чтобы можно было получить разные ракурсы. Я выкручиваю половину лампочек-шаров по периметру, чтобы приглушить свет — я не пытаюсь прорисовать каждую пору.

Я уже приступаю к третьему эскизу, когда дверь распахивается, громко ударяясь о стену. Я вижу в зеркале красное, перекошенное лицо отца.

"Как мать, так и дочь, для кого ты здесь распутничаешь, Эвфемия?" Плевок попадает мне на щеку, когда он оттягивает мою голову назад за грубую горсть волос.

На столе нет косметики, только ручки и бумага. "Я рисовала…"

"И как, ради всего святого, ты умудрилась разбить все лампочки? Ты испорченный ребенок, ты ломаешь все, к чему прикасаешься". Прежде чем я успеваю объяснить, что они не сломаны, моя голова запрокидывается вперед, и я врезаюсь носом в столешницу.

Глаза мгновенно заслезились, а в горле появилась медная струйка. Я пытаюсь отодвинуть свои эскизы, чтобы не испачкать их кровью. Они не очень хороши, но я хотела бы их сохранить. К сожалению, это только привлекает внимание моего отца.

"Ты сама. Это все, о чем ты, блядь, думаешь". Он протягивает мне лист бумаги и с презрением смотрит на мою работу. "Отец небесный, скажи мне, чем я заслужил такую самодовольную суку-дочь?" Я подпрыгиваю от звука разрыва, когда он разрывает мою работу в клочья.

Я должна была это предвидеть. У него есть склонность уничтожать все, что он видит, когда он в таком состоянии. Тарелки. Рамки для картин. Картины.

Он берет со стола еще одну, и я использую те несколько секунд, которые потребовались ему, чтобы разорвать ее пополам, чтобы засунуть единственную оставшуюся в кармане.

"Прибери это". Он достает из рукава пиджака шелковый носовой платок и бросает мне. "И не пачкай кровью мой ковер".

Я не смотрю, как он уходит, а просто слушаю, как его итальянские мокасины скребут по ковру, когда он пересекает комнату и так же громко хлопает дверью, как и вошел. Я вытираю нос, нюхаю и глотаю ржавый привкус собственной крови, стекающей по горлу.

Мой телефон вибрирует на тумбочке, и я подпрыгиваю от неожиданного звука в тихой комнате.

Я не смотрю на определитель номера и быстро отвечаю, чтобы прекратить пронзительный звук. "Алло?"

"Привет, Эфф, я в углу". Успокаивающее тепло проникает в мои кости от улыбки в голосе Финна, и я представляю, как его левый глаз морщится в уголке, когда он улыбается1.

"Я потеряла счет времени, пока рисовала, но я скоро буду".

"Хорошо, скоро увидимся".

Я вытираю слезящиеся глаза тыльной стороной ладони и осматриваю носовое кровотечение, которое в основном прекратилось, вытираю кончик носа, затем убираю растрепанные остатки своих набросков и закручиваю лампочки.

Открыв дверь в ванную, я прислушиваюсь, нет ли отца, пытаясь определить его местонахождение в большом доме. К счастью, я слышу, как он кричит кому-то по телефону на кухне в конце коридора. Несмотря на то, что я точно знаю, как далеко он находится, я бегу к входной двери с колотящимся сердцем, как будто он может выскочить в любой момент.

Мои братья стоят у подъезда, курят у своих машин. "Эй, ты куда?" кричит Джанни, бросая окурок на землю.

"На улицу". Я поднимаю брови и бросаю на него нетерпеливый взгляд.

"Да, ладно, не говори". Он смеется. "А папа знает?"

"Он будет рад, если я исчезну с его глаз, поверь мне".

"Неважно", — машет он рукой и возвращается к разговору с Ренцо. Не то чтобы я ожидал, что их это волнует, учитывая, что они заступались за меня в общей сложности ноль раз.

Как только я исчезаю из поля их зрения, я перелезаю через железную ограду, окружающую нашу территорию, чтобы не иметь дело с охранниками у ворот, и бегу остаток пути по тротуару. Мне не нужно бежать, никто меня не преследует, но при виде Финна у меня всегда возникает нервное чувство головокружения.

Как будто меня переполняет энергия, и я должна бежать, чтобы выплеснуть ее.

Я слышу, как урчит его старый пикап, еще до того, как вижу его. Он единственный из моих знакомых, у кого нет роскошной машины стоимостью не менее четверти миллиона. Он говорит, что это потому, что у новых машин мало проблем. Ему нравится возиться под капотом и чинить детали, которые всегда ломаются в старых машинах. Я не понимаю, чем это привлекает его, но не могу сказать, что мне не нравится, как он выглядит в своем засаленном комбинезоне и без рубашки под ним.

Я прикусываю щеку, пытаясь выкинуть образ из головы, пока сажусь в кабину, чтобы не покраснеть. Он откидывается на широкое сиденье, протягивает мне руку и затаскивает внутрь.

"Привет." Я говорю, слегка запыхавшись, и быстро добавляю: "Я бежала", — пожимая плечами, чтобы объяснить, почему я запыхалась. Потому что это точно не из-за того, как его темные волосы касаются ресниц и как сжимаются мои легкие, когда я встречаюсь взглядом с его зелеными глазами.

"Эй, — его улыбка сменяется хмурым взглядом, — у тебя кровь". Он озабоченно сдвигает брови, и я быстро отворачиваюсь к окну, вытирая нос рукавом. Черт.

"Твой отец?" На рык Финна набегает черная тень, холодная и мстительная, и это пугает и возбуждает меня в равной степени. "Это, блядь, в последний раз". Он отъезжает от бордюра и нажимает на педаль газа.

"Финн, он того не стоит", — умоляю я, когда он подъезжает к моим воротам. Потому что на самом деле, как бы ни радовал меня образ Финна, пускающего кровь из носа моего отца, а не меня, это был не первый раз и далеко не последний.

"Но ты этого стоишь". Он прерывает меня глубоким взглядом, и это задевает ту часть меня, которой всю жизнь твердили, что я этого не стою. Не заслуживаю уважения и положения, потому что не родилась сыном. Не заслуживаю права голоса, потому что я всего лишь пешка.

Он останавливается на