Я с тебя худею (СИ) - Донченко Татьяна Страница 22

— Самый крайний ящик справа, — Тимур садится на край дивана, рядом с другом. — Фу, «Джим Бим», чувак, нашел чем накидаться!

Марьяна недовольно смотрит на своего парня, и нервная улыбка исчезает с его лица.

— Скорую давно вызвали? — Марьяна со знанием дела начинает копошиться в холодильнике. — Нужно что-то вроде «Полисорба» или «Энтеросгеля».

— А как мы заставим его это выпить? — озвучивает мои переживания Тимур. — Он же вообще не шевелится!

Мы втроем напуганы, и никто не знает, как помочь.

Приезд скорой наводит еще больше суеты. Врачи разговаривают с нами, как с идиотами. Наверняка именно так мы и выглядим со стороны, когда ищем документы Соколова по всей квартире, пытаемся вспомнить простые данные. А тут еще и Милаш навязчивый и общительный едва ли не превратил сотрудника скорой помощи в пациента, напав с «обнимашками».

Лешу погружают на носилки, ибо он находится в абсолютном невменозе. Выглядит это жутко, до мурашек. У меня опять слезятся глаза. Тимур и Марьяна вызываются ехать в больницу, обещая держать нас в курсе событий, а мы со Стасом остаемся в квартире с Милашом.

Упав на диван Стас протяжно вздыхает и устало потирает лицо. Он наощупь изучает ушиб под глазом, а я смотрю на него и понимаю, что должна предложить ему лед или как-то помочь, но у меня нет сил даже на то, чтобы рот открыть. Чувствую себя измочаленной.

— Ну и вечерок! — озвучивает мои мысли Стас.

— Полная катастрофа! — соглашаюсь я и зеваю. Спать хочется, но сомневаюсь, что смогу уснуть.

— Надо что-то делать с псом. Нельзя его одного оставлять.

Киваю, прокручивая в голове варианты. Неизвестно как долго Соколов пробудет в больнице и оставлять питомца на попечение неадекватной соседки-яжматери никак нельзя. Стас живет в точно такой же однушке, что и Маруська. Там и ему места мало, а «собачка» размером с коня. Вариант только один — забрать Милаша себе. Мама меня четвертует! Зато Ульяна будет на седьмом небе от счастья.

У Стаса звонит телефон, он искренне удивляется, глядя на экран, и отвечает. Молча выслушивает и сводит брови к переносице. Я слышу голос Маруськи из динамика и понимаю, что она плачет. Думала во мне не осталось эмоций на сегодня, а нет. Чувствую растущее волнение. Пристально пялюсь на парня, когда он кладет трубку и устало роняет голову на подголовник.

— Этот кретин обидел ее, — поясняет он, снимает очки нервными движениями вытирает стекла краем рубашки. — Надо ехать, забирать ее из кафе.

— Погоди минутку, — я подхватываюсь с места и торопливо собираю миски и пакеты с собачим кормом. Милаш бегает вокруг, видимо предвкушая добавку. Корм весит чуть ли не столько же, сколько и сам пес. Стас помогает мне собраться.

Мы пристегиваем Милаша к поводку, и он тянет Стаса снова на улицу. Выглядит так, словно он тащит его на буксире. Вот кто точно смог бы вызволить его двенашку из грязи! В два счета!

— Тебе понравится Николаевка, чувак.

— Особенно мамин розарий, — вздыхаю я.

Я оглядываю квартиру Соколова, обуваюсь в ненавистные туфли и ковыляю на выход.

Надеюсь, мы поступаем правильно.

***

На улице уже рассвело. Мы подходим к машине. Милаш сразу же запрыгивает на пассажирское сидение, довольный как слон.

— Ты смотри-ка! — хмыкает Стас, погружая корм в багажник. — Даже место даме не уступил. Джентльмен!

Пес шумно дышит, вытащив язык набок и явно готов к поездке. Вообще ко всему. Я даже немного ему завидую.

Мы быстро доезжаем до кафе.

Маруська сидит на скамейке на улице, вытянув ноги, и рассматривает носки кроссовок. Продуманная. Не захотела надевать каблуки, и я жалею, что не последовала ее примеру. Она не смотрит на нас, погружена в собственные мысли. Я подхожу и сажусь рядом с ней. Стас остается в машине с собакой.

Мы молчим, но я не чувствую неловкости. Только не с подругой детства. За долгие годы дружбы мы научились поддерживать друг друга без слов.

Я кладу голову Маруське на плечо, а она тихонько всхлипывает.

— Прости, Лесь.

— А ты — меня.

Она кладет руку сверху моей и слегка сжимает.

— Что он натворил? — не зря мне никогда не нравился этот Веремеев.

Парень ничего конкретно против меня не сделал и вообще вел себя обычно для студента старших курсов, но все равно не вызывал у меня никакого доверия. Внутреннее чувство подсказывало, что в нем есть гадливость. Мне жаль, что я оказываюсь права.

— Я отказалась ехать к нему домой, и он обозвал меня бездарностью и назвал мой подкаст бредятиной.

Маруська может стерпеть любое оскорбление в свой адрес, но подкаст для нее святое. Знаю, как ей сейчас обидно.

— Вот урод! — ворчу я.

— А главное, он ведь прав.

Я поднимаю голову и с недоумением смотрю на подругу.

— Ну сколько у меня слушателей? Сто тридцать! Четыре года веду подкаст и всего три калеки две чумы. Меня постоянно слушают и комментируют единицы… Может, все это — пустая трата времени? Может, я и правда бездарность?

— Не говори так, — возражаю я, расстроенная тем, что слышу. Маруська никогда не унывала, она горела этим подкастом и продолжала заниматься им вопреки всему. Сегодня она впервые засомневалась в том, что делает. Мне хочется разыскать этого Веремеева и вырвать ему язык. — Лучше сто подписчиков, но преданных, тем тысяча пустышек.

— Отправлю резюме в «студию Артемия Лебедева» и свалю в столицу!

— Ты его уже составила?

Я жалобно скулю. Не сомневаюсь, что у подруги все получится. Уже расстраиваюсь наперед, представляя, что буду делать, когда она уедет от меня в другой город.

— Да, но я что-то волнуюсь и никак не могу нажать на кнопку «отправить».

— Хочешь, я нажму?

Она улыбается сквозь слезы и это уже хороший признак. Она — натура импульсивная, быстро вспыхивает, но также быстро и оттаивает.

— Как ты? — Маруська осматривает мое лицо. Черт, я ведь даже в зеркало не смотрелась. Наверняка тушь стекла с ресниц и оставила черные потеки. — Пьеро в женском обличии.

Со всей этой спасательной миссией Соколова я совершенно забываю об Аксенове. А теперь вспоминаю. Плечи сами опускаются вниз, как будто кто-то поставил на каждое по увесистой гире. Тяжесть неразделенной любви никогда еще не давила на меня так, как сейчас.

— Он ведь мужик, как никак, — Маруська снова стискивает мою руку. — Не унывай. Ты же ее видела: у нее из натурального только мозг. Да и тот с горошину. Наш Виктор Максимович таких не любит.

Мы обе понимаем, что это слабое утешение, но я все же улыбаюсь.

Мы молчим. И никому не хочется нарушать эту уютную тишину. Птицы щебечут, солнце начинает пригревать все сильней. Новый день наступил, а мы никак не можем оправиться от предыдущего.

— Леська, что это за чудовище у Стасяна в тачке?! — громко выдает Маруська, прищуриваясь. — Это что — собака?

— Это пес Соколова, — поясняю я, а подруга таращится на меня в полном недоумении. — Мы ездили к нему. Он не пришел на выпускной, потому что… — но как, блин, это объяснить? — Потому что был не в состоянии.

— Вот тут поподробней…

— Он столько выпил! Мы жутко испугались и вызвали скорую.

— Что, опять вернулся за старое?

Теперь недоумеваю я. Маруська поясняет.

— Он же пил по-черному после того случая в ночном клубе. Его отчим даже на лечение в клинику отправлял…

— Ужас! Я этого не знала!

Я почему-то вспоминаю слова Тимура о родителях Леши. Теперь его опасения о том, что будет, если они узнают о сегодняшнем, приобретают для меня смысл. Смотрю на часы. Семь утра. Нужно съездить домой, привести себя в порядок и обязательно навестить Соколова в больнице.

— Судя по всему, ты много чего о нем не знала.

Мы поднимаемся на ноги не сговариваясь. Идем к машине и обнаруживаем Стаса, спящего крепким сном. Он сидит, опустив голову на руль, а Милаш лежит на его коленях и тоже дрыхнет.

— Сладкая парочка, — ворчит Маруська.

Пес поднимает голову, когда мы стучим в окно.

— Что-то я не готова ехать рядом с этим монстром, — нерешительно говорит Маруська.