Сосед будет сверху - Ксюша Левина Страница 20

Я помню, как накричала на дурочку, которая нажралась листьев какого-то особенно редкого цветка, стоящего на отдельном пьедестале, и закусила удобрениями. Помню, как она же принесла мне какой-то пульт и вложила в руку, будто дань за провинность. Помню, как я признала в пульте тот самый, которым пользовался Дантес, и принялась горячо благодарить собаку.

Я помню (вот черт!), как стала истерично тыкать кнопки и материть проектировщиков, и — о, чудо! — из решеток в стенах подуло холодом. Потом я, кажется, закрыла оранжерею, взяла Офелию, и мы с ней завалились спать в одной кровати, как лучшие подружки.

И вот теперь эта засранка уничтожает мой единственный шанс на выживание в леднике! Просто супер! Только я делаю шаг к ней, как псина тявкает на меня, хватает пластиковую штуковину в зубы и уматывает прочь.

Я уже собираюсь броситься следом, когда, к моему ужасу, слышу копошение в замке. Застываю, гипнотизируя дверь, перебираю в голове все возможные варианты, кто бы это мог быть, и не нахожу ни одного разумного: хозяйка в Милане — она присылала мне фоточки из очередной примерочной буквально перед тем, как я ушла к Дантесу; я одна и никого не жду, про копии ключей мне ничего неизвестно, но, думаю, Эмма Робертовна предупредила бы меня о чьих-то запланированных визитах.

Секунда, две, три, и я прихожу к единственному выводу: это могут быть только воры, бандиты и грабители — или кто угодно из них с, ясен пень, не лучшими намерениями.

Может, я успею хотя бы цепочку повесить? Я делаю шаг и снова отступаю обратно, потому что замок щелкает.

Раз…

Я хватаю светильник с тумбы и прячусь за угол.

Два…

Ловлю напротив в проходе вопросительный взгляд вернувшейся на шум мальтипу.

— Беги спасай бобра, — говорю я ей, и та будто бы даже слушается.

Три…

Втягиваю больше воздуха и готовлюсь к предстоящей атаке. Я натворила много дел, но крепость Робертовны без боя не сдам.

Выждав подходящий момент, когда грабитель подойдет достаточно близко, я с отчаянным криком «получай» прыгаю на него сзади и несколько раз смачно бью светильником по голове — жаль, что тот бамбуковый. Я очень надеюсь, что мои вопли амазонки услышит сосед, и я проживу еще хотя бы лет сорок — дальше мне себя слишком сложно представить.

— Ты совсем долбанутая? — в мысли с резкостью истребителя врезается голос. Его голос. Того Самого Мудака-соседа, которого невозможно узнать со спины без его чертовой кожанки!

Потирая затылок, он поворачивается ко мне с гримасой мучительной боли и рычит что есть сил, отчего я пугаюсь сильнее прежнего и, запутавшись ногами в проводе от лампы, заваливаюсь перед ним прямо на задницу.

Унизительно, обидно и дьявольски больно. Будто вся дрянь — мигрень, горло, холод собачий, тяжесть в висках и стучащие друг от друга зубы — отдает мощным болевым импульсом в копчик. Промычав гремучую смесь нецензурных слов, я откидываюсь спиной на пол и, крепко зажмурившись, просто сдаюсь.

Пусть все это окажется сном. Пожалуйста, пусть я проснусь, и это все окажется дурным…

— Эй, Пушкина! — рокочущий голос раздается у меня прямо над ухом. — Алло, гараж! Ты жива?

Нет, я просто так притворяюсь мертвой.

Цепкие пальцы хватают меня за подбородок, поворачивают лицо в разные стороны, хлопают по щекам, но я даже не думаю приходить в себя. Мне гораздо лучше, когда я не двигаюсь, а жар его тела греет вместо грелки.

Пусть он все сделает за меня.

Руки Дантеса спускаются ниже по моим плечам — нежно и не спеша. Мне не нужно ничего видеть, я прекрасно знаю, как это происходит, потому что уже десяток раз фантазировала о том, как он убирает мои волосы с лица и как я чувствую его дыхание кожей, а потом… потом…

Боги, он целует меня! Нет, он и правда целует! По-настоящему! Проведя языком по моим губам, чуть прихватывает нижнюю зубами, затем втягивает верхнюю. Медленно, будто смакуя, проникает в мой рот, изучает, ждет, а я слишком завожусь, чтобы не податься навстречу.

Я оживаю чертовски резво.

Между ног сводит, поэтому я сильнее стискиваю бедра. Он тут же сминает их ладонями и закидывает выше, чтобы обняла его. Вдавливается твердым членом, который я чувствую через пижаму, и нападает на меня с новой силой.

Я не спешу отбиваться, лишь сжимаю его кисть, которая удерживает мою шею в удобном для него положении. Как быстро умирают при удушении? Мне понравится?

Я могу только хрипеть ему в рот, посасывая язык, захватывая по очереди его губы и ерзая под ним. Я могу только выгибаться навстречу, когда он толкается всем телом, больно вдавливая меня в пол, и улыбаться тому, что в моих фантазиях было не так ярко. Сейчас я готова кончить от одних поцелуев и трения нашей одежды. Что будет, когда он доберется своим горячим ртом до моей груди? А я очень хочу, чтобы он…

Карусель замедляется. Черт возьми, он останавливается. Что происходит? На хрена он щупает мой лоб, щеки, вместо того чтобы сжимать соски?

Я распахиваю глаза и хмурюсь, даже не пытаясь скрыть возмущения. Голубые, прямо как гребаное небо за окном, глаза в нескольких сантиметрах от меня, пристально смотрят мудачьим взглядом, но мне все равно не понять, о чем Дантес думает сейчас.

— Зачем ты меня поцеловал? — первая выдаю я, пока он не сказал ничего обидного. Я все еще зла на него за то, что не оправдывает моих ожиданий, и история про Сашу Пушкину не становится сказкой о Золушке — в нашем случае побеждают сучьи ведьмы, а кухарки остаются прислугой, чтоб вас. — Ты превысил лимит, я тебе не разреша…

— Я делал искусственное дыхание, — отвечает придурок, не дрогнув ни одним мускулом на лице. Врет и не краснеет — истинный представитель класса мудаковатых.

Тогда продолжай, — крутится на языке, который я больно кусаю. Не надо. Мне слишком нравятся его поцелуи, чтобы позволить этому случиться снова. Так легко впасть в зависимость, а там не за горами «ты мой личный сорт героина», «я хочу стать вампиром ради тебя», все дела.

Хватит сосаться!

— Ты горячая, — говорит или хвалит он.

О, да.

— Молодец, что признал это. — Я уже, как дура, улыбаюсь ему,