Тайна от Бывшего - Екатерина Белая Страница 2

Я уходила из дома нарядная — в платье, с макияжем и прической. Сейчас ничего не изменилось. Только глаза стали пустыми. В них нет больше блеска. Нет жизни. Я закончилась.

Не отдавая отчета своим действиям, открываю комод и беру ножницы.

Медленно веду ладонью по волосам, пропуская длинные пряди между пальцами. В голове звучит мой собственный беззаботный голос из прошлого.

— …Надо длину немного подрезать, — заявляю, когда Высоцкий в очередной раз зарывается рукой в мои волосы, гладит их.

— Даже не думай об этом, — мрачно качает он головой.

— Почему?

— Потому, — парень тянет меня за прядь и целует в губы. — Мне нравится так…

Легкое движение ножницами — и отрезанная рыжая прядка летит на пол. Через секунду к ней присоединяется ещё одна. Следом ещё…

Вспоминаю каждый миг, проведённый с Высоцким. Нашу первую встречу, первый поцелуй, первую близость… И режу. Остервенело. Безжалостно. Назло.

Мне хочется вырвать из себя всё, что связано с подлым предателем. Чтобы ничего о нём не напоминало. Хочу бесследно стереть его из памяти и выкинуть из сердца.

Ненавижу…

Срезав последнюю длинную прядь, откидываю ножницы в сторону и, недоумевая, трогаю лицо ладонями — оно почему-то мокрое от слёз.

Иду в ванную, умываюсь. А потом шагаю в свою комнату и ложусь на кровать.

Холодно.

Укутываюсь в одеяло, прикрываю глаза. И вдруг отчетливо слышу душераздирающий женский крик, от которого бегут мурашки по коже.

Он оглушает. Наводит ужас. Сводит с ума.

Сквозь него пробивается тревожный голос папы. Но я не могу разобрать слов. Крик настолько громкий, что мне хочется заткнуть уши. Убежать. Спрятаться. Исчезнуть.

Приложив немало усилий, всё же распахиваю тяжёлые веки и рвано глотаю воздух, будто только что вынырнула из воды.

Сердце колотится как бешенное, в ушах шумит, горло горит огнём.

Вокруг темно. Не сразу понимаю, где я. Пугаюсь. Но, почувствовав знакомый с детства запах папиного парфюма, расслабляюсь и дышу ровнее — я в безопасности.

Удивляюсь тому, что отец прижимает меня к своей груди и укачивает, как маленького ребёнка. Слышу беспокойный частый стук его сердца и взволнованно отстраняюсь.

— Что случилось? — непонимающе хриплю. — Кто-то кричал…

Несколько секунд папа напряжено молчит, затем, прочистив горло, отвечает:

— Ничего не случилось. Просто сон плохой. Ложись, — он укладывает меня на кровать и трогает лоб. — Температуришь, — сообщает, поднимаясь на ноги. — Если к утру не пройдёт, врача вызову.

Киваю, ощущая слабость во всём теле, и мутным взглядом провожаю отца до двери.

— Пап, — зову, заставляя его обернуться. — Всё наладится, да?

— Обязательно, — звучит уверенный голос.

И, почувствовав облегчение, я снова отключаюсь.

Сплю крепко, без сновидений. И когда открываю глаза, не сразу вспоминаю вчерашний день.

Но память обманчива и жестока. Подарив несколько секунд покоя, она безжалостно ошпаривает меня прошлым, пронзая сознание острой болью потери.

Глаза мгновенно наполняются слезами, и я реву навзрыд. Задыхаюсь.

Вчера я испытывала ненависть и злость, сегодня эмоции другие — непонимание и непринятие ситуации. Обида. Страх.

Кажется, что жизнь уже никогда не будет прежней, а впереди лишь тоска и беспросветный мрак.

От понимания этого я тихо плачу до жжения в глазах и, когда силы заканчиваются, снова погружаюсь в спасительный сон.

Не хочу взаимодействовать с другими людьми.

Но приходится.

Из-за того, что моя температура не нормализовалась, папа вызывал на дом врача. И я с неохотой позволяю ему осмотреть себя.

— Признаков вирусной инфекции нет, — сообщает доктор, окончив осмотр. — Какая была максимальная температура?

— Тридцать семь и три, — отвечает за меня папа.

— Жаропонижающие пили?

— Нет.

— Давайте так… — задумывается мужчина. — Сегодня-завтра наблюдаем. Если температура растет — пьём жаропонижающие. Не сбивается — вызываем скорую. А пока только общие рекомендации: пить побольше жидкости, проветривать помещения… И анализы сдайте. Сейчас направление выпишу…

Отворачиваюсь к стене и не вникаю в дальнейший разговор. Мне снова хочется спать.

Остаток дня провожу в постели, а на следующее утро чувствую, что мне стало легче. Но только физически. Морально я уничтожена и не хочу выбираться из скорлупы.

Так проходит неделя моей жизни — в полусне, в полубреду… Ещё и со здоровьем непонятно что происходит. Температура так и продолжает скакать, но выяснить причину не получается. Врачи разводят руками, а папа с каждым днём становится всё мрачнее.

И кажется, что мне уже никогда не выбраться из этого порочного круга, но в один из дней я вдруг понимаю, что больше не хочу отгораживаться от мира. Не хочу больше страдать.

Осознание приходит неожиданно. Резко. Оно заставляет меня выбраться из постели и сразу отправиться в парикмахерскую, чтобы привести волосы в порядок.

— У меня только один вопрос, — недоуменно перебирает обкромсанные пряди парикмахер. — Зачем?

— Так получилось, — безразлично отвечаю. — Сможете сделать ровный срез?

— Смогу, но длину получится сохранить только до плеч.

— Мне без разницы.

— Не делай так больше, — строго просит женщина. — Такие волосы красивые… Жалко ведь.

Ничего не отвечаю — не хочется. Хотя атмосфера в салоне располагает. Остальные посетительницы охотно болтают между собой, делятся сплетнями.

— …Даже в новостях об этом говорили, — непроизвольно слышу диалог двух девушек. — И в пабликах писали. Я вообще в шоке.

— Там, говорят, вся полиция города съехалась. Кого-то арестовали, а кого-то даже в реанимацию увезли…

— Что вы там за ужасы обсуждаете? — вклинивается в их разговор моя парикмахерша.

— Да мы про потасовку на набережной. По слухам, там две местные группировки не поделили что-то и устроили настоящее побоище. Резвановские и Артёмовские, кажется…

— Ой, а я об этом читала, — подключается ещё одна женщина. — Кошмар, что творится! Как в девяностые живём! Никакого порядка!..

— Не говорите! Городом управляют бандиты, а мэр закрывает глаза!..

От услышанного сердце тревожно ёкает.

Даже я — человек, казалось бы, далёкий от криминала — чувствую свою причастность. Ведь Максим напрямую связан с этой темой. Его незаконная деятельность и участие в подпольных боях всегда были камнем преткновения между нами и…

Стоп! Мне должно быть всё равно!

Мы с Высоцким больше никто друг другу. И меня не должно волновать, чем он занимается, где он и что с ним.

Но, вопреки этим мыслям, я волнуюсь. Очень.

Оставаться безразличной не получается. Поэтому сразу после парикмахерской звоню Милане и выпытываю у неё подробности.

— Сама ничего толком не знаю, — делится она. — Но по словам Яра — Высоцкий окончательно съехал с катушек. Что неудивительно. Я всегда считала его отбитым на голову…

— Он участвовал в разборках на набережной? — перебиваю её. — Там кого-то в больницу увезли…

— Точно не его. Я сегодня слышала, как он Ярику звонил. Живой, невредимый и пьяный