Красивый. Наглый. Бессердечный (СИ) - Туманова Кира Страница 2

Голова дёргается, стукаясь о спинку дивана. Скрючившись прижимаю руку к щеке, злым зверьком смотрю в сощуренные глаза отца.

От него исходит волна такой ярости, что кажется воздух вокруг искрится. Моего отца тяжело вывести из себя, но сегодня мне это удалось.

Задерживаю дыхание, чтобы не сорваться. Ещё немного, и я выдеру чеку, тогда отца просто порвёт.

- Ладно... – выбрасываю белый флаг, чтобы замедлить детонацию. – Чо завёлся-то?

Встаю на ватные ноги, обхватив руками разламывающуюся голову. Тащусь в коридор, прилипая босыми ступнями к залитому чем-то полу.

Взявшись за ручку двери, оборачиваюсь на отца через плечо. Он стоит, глядя на меня. И в его взгляде столько презрения и брезгливости, что хочется прижать ладонь к другой щеке.

Хочешь разговора? Хорошо, я буду готов через десять минут. И посмотрим, посмеешь ли ты меня снова тронуть.

Переступаю бортик душевой кабины и подставляю голову под хлесткие струи. Растираю лицо, надеясь смыть похмелье. Скула отзывается ноющей болью.

Я и забыл, как это больно и унизительно.

Не помню, как давно отец не бил меня? Как мамы не стало? Или с тех пор, как я вырос, и он понял, что я могу дать сдачи?

Выхожу из ванной, растирая волосы полотенцем. Как есть, в одних трусах, шлёпаю в гостиную. Лучше выслушать все сейчас, иначе отец с меня не слезет, и о здоровом сне можно только мечтать.

Какого хрена его принесло из командировки уже сегодня? До завтрашнего дня горничная бы всё убрала.

Пальцы ног приятно погружаются в ворс ковра. После скользкой душевой кабины, иду будто по облаку.

Кайф!

- Бля! – ору, когда в ступню впивается осколок стекла. – Сука, тварь... Убью, того, кто это сделал!

- С себя начни... – Отец стоит, прислонившись к дверному проёму, с чашкой кофе в руках. Невозмутимо наблюдает, как я скачу на одной ноге.

Уже безупречен: стрелки на брюках, как натянутые струны, на щеках легкая тень от свежего бритья.

Будто не бесновался только что среди бардака, в которую мои гости превратили гостиную. Обычно дома у нас стерильно, как в операционной – чистота, не пылинки. Даже корешки книг в библиотеке выстроены по цветам и размерам.

От того он так и психанул. Нарушение «прокурорского фэншуя», основанного на порядке, правилах и чистоте, выводит его из себя. Отец не переносит хаос и беспорядок!

А меня бесит равнодушие и невозмутимость, от которых веет холодом, как от могильной плиты. Пусть лучше орёт!

Хромаю мимо него, чуть не задевая плечом. Отец даже не пытается посторониться.

Падаю на диван, согнув ногу, забрасываю пострадавшую ступню на колено. Морщась от отвращения, вытаскиваю впившийся осколок.

- Твари, бутылку разбили... – Бормочу, рассматривая зеленоватое стекло на свет. - Кажется, от шампанского.

- Судя по подтёкам, бутылку разбили о портрет твоей прабабушки.

- Вы правы, Ватсон, – швыряю осколок на заваленный мусором журнальный столик. – Уверен, прабабушка была не против. Говорят, она любила заложить за воротник.

Отец молча проходит к барной стойке, локтем сдвигает коробки и бутылки, освобождая место для пустой чашки.

- Всё язвишь? - Брезгливо осматривает рукав – не осталось ли пятен. - Этот портрет искусствоведы оценили в сумму, равную тратам на тебя за десять лет. Практически, он бесценен.

Для вида удивленно присвистываю. На самом деле, чихать я хотел, сколько стоит моя прабабка.

- Молодец, старушка. – Бормочу, осматривая раненую пятку. Поднимаю глаза на отца. – У нас есть лейкопластырь?

- Я хочу знать, Кирилл, когда ты начнёшь учиться или работать? – Игнорирует мой вопрос. Он любит вот так – ровным голосом сшибать собеседника с толку.

- Сейчас я практически на больничном. – Опускаю ногу и разваливаюсь на диване. – Меня ранили.

- Кирилл, ты не ходишь на лекции. – Сухо замечает, поправляя галстук. - Я могу продавить, чтобы тебе выдали диплом, но не смогу пристроить такого никчемного юриста...

Наверное, от этого пренебрежительного бесчувствия в панику впадают самые матёрые преступники. Клянутся, что убили Кеннеди, обещают, что больше не будут... Только меня это не берёт, у меня – иммунитет! И похмелье.

- Я закончил лицей с медалью, чтобы ты мог мной гордиться. Пожалуйста, папенька, отъебись, а?

Отец снова оживает. Покрывается красными пятнами, как леопард.

С удовольствием наблюдаю за этим зрелищем.

- Кирилл! – Рявкает. – Не испытывай моё терпение! Индульгенция твоей медали закончилась еще год назад. Сколько можно отдыхать?

- А ты меня спросил, хочу ли я быть юристом? – Ухмыляясь, скрещиваю руки на груди.

- Нет, потому что это решено ещё до твоего рождения!

- А я не хочу, прикинь! Так бывает, пап...

- Отлично! – Отец снова заводится. – Ты хочешь после школы прожигать жизнь, собирать тусовки, не работать, не учиться... Как ты будешь жить, Кир?

- Мне нравится юриспруденция! – В тон ему отвечаю.

- Хорошо, - успокоившись, выдыхает через нос. Облокачивается на барную стойку. – Что ты хочешь?

- Я хочу жить, а не существовать. Полноценно и кайфово жить, без расписания, без слова «должен»...

- Вот это по-твоему жизнь? – Разводит руками. – Вечеринки, тусовки, пьянки... – Поводит носом, принюхиваясь. – Нет, я не могу, что здесь за вонь? Ладно, ты не хочешь быть юристом. Кем тогда?

Молчу. Никем я не хочу быть. То есть, ещё не решил...

Отец подходит ко мне ближе, демонстративно водит надо мной носом и замечает:

– Что вы здесь делали? Вонища, как в привокзальном сортире. Бомжатник какой-то.

А всякий случай утыкаюсь носом в голое плечо – не, я чистый, только что из душа. Но отец прав, несёт знатно.

В поисках источника запаха отец ходит по комнате.

- Ты пока делись своими планами на жизнь! Что ты будешь делать?

Обнюхивает оборванную штору, как овчарка - подозрительный чемодан.

- Гонщиком формулы один. Так пойдёт? – Ухмыляюсь.

Я жду, что отец снова взбесится, но видимо, его нервная система адаптировалась к стрессу и пришла в стабильность.

- Хорошо гонщик. Я изымаю у тебя средство передвижения. Верну после первой сессии.

- Пап, да ладно тебе...

- Я сказал тебе – сдашь сессию, получишь тачку обратно. – Подозрительно осматривает угол комнаты.

Подсудимый, вам отказано в последнем слове!

- Я не вернусь на юридический, - хмурю брови.

- Выбирай сам, я устрою срочный целевой набор от прокуратуры на любой факультет. Экономический - тоже неплохо...

Морщусь.

Не снимайте с подсудимого наручники даже после вынесения приговора!

Отец, обнюхав комнату, снова возвращается к дивану. Хватает с полки над моей головой небольшую декоративную вазу, ведёт над ней носом... ...Медленно переворачивает.

На грязный пол из вазочки льётся вонючая дрянь, забрызгивая мелкими каплями безупречно начищенные ботинки отца.

Я подпрыгиваю на диване, поджав под себя ноги. Зажимаю рот и нос рукой, чтобы удержать в себе комок желчи, который настойчиво просится наружу.

Не сразу понимаю, что происходит. А когда до меня доходит, по спине бежит холодок.

Кажется, грань пройдена!

Мне конец!

- ...Это династия Цинь! – Разоряется отец. – Ты знаешь, сколько она стоит? Какими надо быть придурками, чтобы нассать в вазу!

Набрасываю плед на голову.

Кирилл Рейгис приговаривается к отсутствию карманных денег и машины на ближайшие сто лет!

- ...Ты хоть представляешь, во сколько искусствоведы оценили эту вазу?..

Чеку у отца срывает бесповоротно!

- Пап, ты можешь устроить меня на факультет искусствоведения? – произношу, выловив паузу между его криками.

У отца выключают звук. Пару раз он хватает воздух молча, как рыба.

- Ты совсем что ли? – сипит, в изумлении подняв брови. Думает, что я шучу. - Что это за уебищный факультет? Кем ты будешь потом?

- Ты же сказал, я могу выбрать. Вот... Давай туда.

Дорогие читатели!