Будет жестко - Анна Шварц Страница 2

— Проехали. Я не собирался этого делать.

Он кладет пистолет обратно на полку, затем возвращается к столику и берет бутылку с водой, откручивая крышку, пока мои части тела медленно возвращаются к жизни, отпуская напряжение. Я их будто чувствовать на время перестала до этого.

— Цветкова. — продолжает профессор, наливая воду в стакан. Затем открывает какой-то подозрительный пакетик, высыпает его и перемешивает первым, что попалось ему под руку — карандашом. — Это, наверное, единственный способ донести до тебя, что, если выйду из себя я — все закончится плохо. Я серьезно с тобой держу себя в руках и не решаю проблемы так, как делаю это обычно. Не делай то, что я предупреждаю тебя не делать и желательно говори со мной словами через рот. Заранее, а не когда уже будет поздно. Учитывая это, ты хочешь продолжать со мной отношения?

— Нет. — быстро говорю я. Теперь точно нет. Мне хватило. Спасибо.

Его рука, перемешивающая воду, замирает, затем он задумчиво смотрит в потолок, а потом опускает взгляд на меня. Его выражение глаз как бы говорит мне «Ты серьезно?»

— То есть, да. — быстро поправляюсь я. С какого хрена я подумала, что он благодушно дал мне шанс свалить от него? Я ведь реально повелась, как идиотка. — Просто у меня язык неправильно двигается после обморока. Да, конечно.

Кажется, в этот раз скептицизм на лице этого любителя каменных рож читается максимально легко. Это настолько была тупая отмазка… Тем не менее, похоже, он не говорит то, что подумал в этот момент.

— Допустим. — произносит он, и я тихо выдыхаю. Затем берет стакан с подозрительным раствором и подходит ко мне. — Сама сядешь, чтобы выпить или напоить тебя?

— Что это? — спрашиваю растерянно я, глядя на стакан. — Яд?

— Конечно. Пей, Цветкова. Все-таки этот пистолет не на левого человека зарегистрирован, так что убивать из него я не хочу. Лучше тебя отравить.

Я в шоке смотрю на него, а он подносит стакан к губам и отпивает из него. Затем протягивает мне.

— Пей. Тормозишь, Цветкова, так тебе полегче станет.

3

Ага, торможу. Кто же в этом виноват? Меня до сих пор тошнит от того мерзкого платка.

Я с усилием дергаюсь, как гусеница, и, закинув ногу на спинку дивана, помогаю себе сесть. Затем поворачиваюсь к профессору, стараясь не сделать случайно такое лицо, с которого он точно поймет, насколько я его сейчас ненавижу.

— Развяжи мне руки. — говорю я. — Мне так неудобно пить.

«И свали навсегда с глаз моих долой» — добавляю я про себя. Ужас проходит, и появляются другие чувства. Никогда до этого мне не хотелось так сильно его ударить, но он же мне руку откусит за это. У меня внутри смесь разных чувств, от стыда за себя, что так глупо попала, обиды за то, что мне плохо, и бессильной злости. И я не могу их выплеснуть. Это самое плохое.

Профессор ставит стакан на столик, затем подходит ко мне, и, наклонившись, начинает развязывать плетение у меня на руках. Я мрачно смотрю на его лицо. Хочется хоть какой-то изъян в нем найти, чтобы разочароваться окончательно, но без толку. Да за какие заслуги кто-то дал ему такое? Чтобы больше людей попались в ловушку его обаяния? Дьявол и монстр в шкуре красивого человека.

Веревки на моих руках слабеют, а затем соскальзывают вниз. Удивительно, но у меня даже не затекли мышцы. Какой талантливый мудак.

Он неожиданно поднимает ресницы, пересекаясь со мной взглядом. Затем, будто что-то заметив, приподнимает и подбородок, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и смотрит чуть свысока.

— Цветкова. — произносит он. — Что за взгляд?

Почему-то этот вопрос становится последней каплей. Я, вытащив руку из остатков веревок, размахиваюсь и залепляю ему пощечину. Мне кажется, звук этого шлепка еще долго звучит в моих ушах, а после него воцаряется абсолютно неживая, звенящая тишина.

Блин, я, все-таки, его ударила. Я растерянно смотрю на свою руку, словно это она виновата. Прекрасно. Что мне теперь делать?

Затем смотрю на профессора.

Даже эта пощечина не разбила холодную маску на его лице. Он смотрит в сторону, затем на его губах появляется усмешка. Когда он переводит на меня взгляд, я думаю, что судя по нему, он сейчас мне нож под ребра воткнет. Такой прямой, с неприкрытой агрессией. В мыслях он точно это уже сделал.

— И как у тебя смелости хватило? — интересуется он. В голосе я не слышу ни одной эмоции. Он кристально ровный.

— Просто бесишь меня. — отвечаю я резко. — Это моя месть.

Хотя для мести после такого это как-то мелко.

Он встает с корточек, выпрямившись, затем берет стакан, и пихает его мне. Я едва успеваю схватить его, но все равно часть выплескивается на меня, намочив одежду. Вот скотина.

— Держи крепче, Цветкова.

Я сжимаю стакан, смирившись и напряженно ожидая, что он сейчас выкинет. Странно, что он сразу мне руку не оторвал. Но профессор проходит мимо меня, заставив воздух между нами всколыхнуться и обдать меня холодом, и подходит к панорамному окну, встав ко мне спиной и сложив руки на груди.

Ну…

Я жду еще несколько секунд, а затем осторожно выпиваю непонятный раствор, не зная, что мне делать. Язык немного вяжет. Это похоже на какой-то сорбент, который я пила при отравлениях.

Придурок, блин. Какая забота для девушки, которую он сам же усыпил какой-то гадостью.

Я медленно допиваю содержимое стакана в напряженной тишине, думая о том, что пока не очень-то и жалею об этой пощечине. Мне даже стало легче. Если он решит на меня сейчас снова направить пистолет, я помру почти отомщенной.

Вода кончается, время тикает и даже стук стакана, поставленного мною на стол, никак не трогает профессора, торчащего у окна. После воды мне становится чуточку полегче, и я некоторое время жду, когда уже хоть что-нибудь случится, но не дождавшись, со вздохом встаю и подхожу, встав почти рядом с этим ненормальным.

Затем тоже смотрю в окно. Может, он там что-то интересное увидел? Например, колонну полицейских машин, несущихся сюда. Поэтому он меня и не прибил.

Но за окном — пустырь, протянувшийся на пару километров точно. Только вдалеке я вижу полосу леса. Боже. Где мы?

Я осторожно кошусь на лицо профессора. Мда. Еще бесится. Словно все мрачные тени этого мира легли сейчас на эту рожу.

— И что там интересного? — спрашиваю я у него. Не знаю даже,