Смертельные клятвы - Киа Кэррингтон-Рассел Страница 2

— Доминик, прекрати, — говорит Энджел, прежде чем с радостью берет бутылку и отмахивается от него, чтобы сделать глоток.

— Я помню, как на днях ты называла меня Богом.

Я удивленно вздыхаю.

Щеки Энджел краснеют, и она протягивает мне бутылку вина, наклоняясь ближе, как будто им нужно запить виски.

— Не осуждай. Мне было грустно, что ты уезжаешь. А он был рядом.

— Ты лишилась с ним девственности? — спрашиваю я, открывая бутылку вина и делая глоток.

— Ага, — отвечает он, очевидно, подслушивая нас.

— Райя, — оборачиваюсь и вижу, что Марко прижимает к себе Хани.

Она устала. Клянусь, иногда она до сих пор напоминает мне ребенка.

— Я еще не готова уходить, — говорю я ему.

— Твой отец… — начал он, но я перебиваю его.

— Ничего не сделает. Вернусь позже.

Марко бросает взгляд на бутылку, которая все еще у меня в руке.

— Я вернусь за тобой. Это все, на что я согласен, — говорит он.

Я киваю и дарю ему свою болезненно-сладкую улыбку. Ту, которая, кажется, ему не слишком нравится, но она всегда работает на Хани. Марко, по сути, наш дядя, но не по крови, а по браку. Мы любим его, но он всегда слушает приказы от Papa. Бывают случаи, когда он даёт мне кусочек свободы, но это бывает не часто.

Я смотрю, как они уходят, и чувствую, как кто-то подходит ко мне.

— Ты принцесса или кто-то вроде того? — я даже не поворачиваюсь к нему. Ранее он смотрел на меня так, будто у меня есть вторая голова. Или будто злился на меня. Вместо этого я качаю головой и сосредотачиваюсь на Марко и Хани, которые исчезают в толпе.

— Я оставляю должность принцессы и уезжаю, — говорю я, поднося бутылку к губам и выпивая столько, сколько могу.

— Вау! Только то, что ты больше не принцесса, не означает, что тебе стоит доверять нам, — говорит он.

Я убираю бутылку от губ.

— Доверять вам? — наконец проворачиваясь к нему, спрашиваю я. Его кожа загорелая, черная рубашка обтягивает тело — вероятно, от жары, — а брови нахмурены, пока он просто стоит и позволяет мне разглядывать его. Крю ничего не говорит, просто облизывает губы. Кажется, я делаю то же самое, наблюдая за тем, как его темные глаза опускаются к моим губам. В этом взгляде есть тихая напряженность. И, могу поспорить, его дыхание стало тяжелее.

— Сколько тебе лет? — спрашивает Крю.

— Шестнадцать, — отвечаю.

Он качает головой и отступает назад.

— Почему… — Крю смотрит через плечо на Энджел и Доминика, которые целуются, он держит ее, а она ногами обвивает его талию.

Хорошо, видимо я сама по себе.

— Ты уезжаешь? — спрашивает он.

Не знаю почему, но каждый волосок на моем теле встает дыбом. Кажется, что за этим стоит скрытый вопрос, но я все равно отвечаю.

— Да.

— Почему? — Крю забирает у меня бутылку вина, подносит ее к губам и делает глоток. Он предлагает ее мне обратно, и когда это делает, наши пальцы соприкасаются.

Бабочки летают в моем животе. Какого хрена?! Поэтому я поднимаю бутылку и делаю глоток, надеясь заглушить их.

Не думаю, что когда-нибудь снова увижу этого мужчину, поэтому нет смысла ощущать какое-либо сексуальное влечение к нему.

— Буду жить с мамой. А тебе сколько лет? — спрашиваю я, и Крю ухмыляется.

— Девятнадцать, — он смотрит на своего брата, когда Энджел выкрикивает имя Доминика и дает ему пощечину. Они все еще хихикают и целуются.

— Сколько лет твоему брату? — мои глаза не следят за его взглядом. Вместо этого прослеживаю линию его челюсти, небольшую щетину, и мне становится интересно, такая ли она острая, как кажется.

— Почти восемнадцать.

Ладно, он ненамного старше Энджел. Крю снова смотрит на меня.

— Что планируешь делать в Нью-Йорке?

— Собираюсь не позволять отцу устраивать мне свадьбу. Именно поэтому я уезжаю, — отвечаю я, отводя взгляд. Он не сможет заставить меня выйти замуж за кого-либо, если меня здесь не будет. По сути, это продажа права собственности на мою свободу, а я не готова к этому.

— Хм, — его единственный ответ.

— А ты? Тебе суждено на ком-то жениться? — саркастически спрашиваю я.

— Если это будет мой выбор.

— Везет тебе, — ворчу я.

— Я бы так не сказал, — Крю ухмыляется.

— Почему? — спрашиваю я, увлекаясь этим разговором.

— Потому что та, на ком мне предстоит жениться, сбегает в Нью-Йорк.

Бутылка вина в моей руке кажется обжигающе горячей, и мне хочется уронить ее, чтобы облегчить жжение.

Он только что сказал то, что я думаю?

Нет.

— Немного ошарашена? — спрашивает Крю, — Решил, что должен увидеть свою невесту.

Он поворачивается и уходит, а я стою в замешательстве и медленно качаю головой.

Мне сказали, что нашли жениха, поэтому я разработала план побега.

Сбежать.

Чтобы быть свободной.

Крю должен был стать моим мужем, когда мне исполнится восемнадцать.

Именно этот мужчина, который сейчас уходит от меня.

— Стой! — кричу ему вслед.

Он останавливается, и когда оглядывается назад, я переосмысливаю свое решение уехать. Должна ли я остаться? Насколько плохо было бы выйти замуж за такого, как он?

Не знаю, что думать.

— Почему ты хотел увидеть меня? — спрашиваю я.

Его руки скользят в карманы темных джинсов, я подхожу ближе и встаю рядом с ним.

— Если бы у тебя был выбор, ты бы женился? — задаю я вопрос.

Он отвечает быстро и непреклонно.

— Да. Так сделал мой отец, а до этого его.

Это означает, что Крю следующий на очереди.

А его семья?

Я слышала ужасные истории.

Мой отец обладает властью, но его семья… ну, они не играют. И, похоже, я собираюсь нарушить семейные традиции. Брак с Монти. Вот почему отец надеялся на сына. Его поколение избежало этого. Но, думаю, сейчас не тот случай.

— Разве ты не хочешь влюбиться? Не хочешь, чтобы тебя не вынуждали жениться на ком-то, кого ты не выбирал? — спрашиваю я, озадаченная его ответом на мой предыдущий вопрос.

— Может ты и можешь убежать, но я не могу.

Его взгляд скользит по брату, прежде чем вернуться ко мне.

— Если я не женюсь к тридцати четырем годам, я приеду и найду тебя, принцесса.

Его слова застают меня врасплох.

— А если я буду замужем?

— Мне будет жаль твоего мужа, — он ухмыляется, а затем уходит.

Глава 2

Райя

Настоящее время

Дорогая мисс Риччи

Ты еще этого не знаешь, но ты будешь моей женой.

Искренне,

Твой будущий муж

— Тридцать. Боже мой, Райя, тридцать.