Теряя Контроль - Джен Фредерик Страница 19

Сколько себя помню, еще ни разу в свои двадцать пять лет я не прогуливалась по парку под руку с мамой и своим парнем. Это то, о чем я раньше и не мечтала, так как не могла себе представить, что мне будет настолько хорошо, но есть во всем этом какая-то правильность. Я чувствовала свою принадлежность. Не только забота по отношению к себе, но и нежное внимание Йена, которое он проявлял к моей матери все утро и в течение обеда, заставляют меня почувствовать, что она ему также небезразлична.

К тому времени, когда мы добираемся до пересечения Пятой авеню и Восточной семьдесят второй улицы, я замечаю, что моя рука лежит на спине Йена. Она покоится выше пояса его джинсов, и надетая им кофта — единственная преграда между моей ищущей ладонью и его кожей.

Я быстро убираю свою руку, при этом задевая его задницу. Йен наклоняется ко мне и поверх моих волос шепчет:

— Можешь касаться меня, где только захочешь, зайчонок.

Я не успеваю возразить относительно того, что не являюсь маленьким садовым животным, когда серого цвета дорогой автомобиль Йена подъезжает к обочине.

— Я бы не простил себе, если бы вы воспользовались общественным транспортом. В конце концов, это я пригласил себя на вашу утреннюю прогулку, а затем напросился и на обед. Это меньшее, что я могу сделать.

— Что за прекрасные манеры, — выдыхает моя мама, погладив его по лицу и забираясь на заднее сидение машины. Он машет мне, приглашая внутрь, что в итоге я оказываюсь посередине между ним и мамой. — Здесь очень уютно, Йен. Как долго вы владеете машиной?

— Несколько лет. У меня есть еще один седан, но Тайни нравится этот, не так ли?

Он произносит мое имя, как будто мы старые друзья.

— Ох уж эта показушность, — говорю я, при этом понятия не имея, о каком другом седане идет речь. Я видела его только в этом огромном блестящем сером монстре.

— Уверена, она имела в виду, что он прекрасен, — вставляет мама. — Сколько их у вас?

Она старается быть непринужденной, но все это неспроста. Теперь очередь моей мамы задавать вопросы, а Йену пора побыть на месте допрашиваемого. Но он не оказывает ей никакого сопротивления и бегло рассказывает о своем автопарке и собственности, которой владеет, включая недавно купленный на Вест-Сайде дом, наряду с недвижимостью в Лондоне, Гонконге и Токио. Не могу сказать, хвастается ли он или пытается заставить мою маму поверить, что он хороший добытчик, хотя мне интересно, почему его это вообще беспокоит. Неужели это часть плана охоты на меня?

После нескольких вопросов наподобие того, какую церковь посещал (он был агностиком), и откуда родом его семья (родился здесь, мадам), мама успокаивается и, в конечном счете, засыпает у меня на плече. Без потока слов, отвлекающих меня, я начинаю более остро чувствовать огромное тело Йена. Его рука покоится на спинке сиденья, а мамин вес еще больше прижимает меня к нему. Его бедра рядом с моими тверды как гранит, а от него самого исходит приятный аромат. Я слишком взволнована его присутствием, чтобы заговорить, и он каким-то образом, почувствовав это, на этот раз оставляет меня в покое.

Когда мы подъезжаем к моему дому, он касается моего подбородка и приподнимает его вверх. Впервые я замечаю, что у него очень длинные ресницы, как у девчонок, поэтому они придают его темно-зеленым глазам соблазнительный оттенок.

— Оставайся здесь, — инструктирует он водителя, после чего, разворачиваясь, выходит из машины, затем обходит ее, чтобы открыть дверь с пассажирской стороны. Несмотря на сложность маневра, Йен наклоняется и с легкостью вытаскивает мою маму, будто она ребенок. Он нежно прижимает её к груди, от чего мое холодное сердце оттаивает и превращается в лужицу. В глазах появляются слезы, и я рада, что мне нужно пройти вперед него, дабы открыть входную дверь.

Держу её открытой, пока он поворачивается боком, чтобы не задеть голову мамы о дверной косяк. Ужаснейшие условия моего места проживания очень даже очевидны: линолеум пожелтел, в углах повсюду трещины и щели, в холле запах гнили от надолго оставленного мусора.

Размахивая ключами вокруг пальца, я смотрю вверх по лестнице, после чего слегка вздыхаю. Неужели он понесет маму по пяти лестничным пролетам? Склонившись над ней, я отодвигаю волосы с её лица, оставляя нежный поцелуй на лбу, вновь ошеломленная сменой наших ролей. Словно мы с Йеном родители, которые везут своего ребенка домой после долгого дня в зоопарке. Эта мысль слишком крепко сжимает мое сердце.

— Спасибо, что был милым с моей мамой, но отсюда я сама ее понесу, — говорю я.

Он с некой долей скептицизма смотрит на меня, после чего делает минутную передышку, чтобы поднять маму на руках повыше.

— Твоя мама довольно легкая, но даже перья после длительного периода становятся тяжелыми. Не возражаешь, если мы поговорим по дороге наверх? Можешь поблагодарить меня, когда уложим твою маму в постель.

Не дожидаясь ответа, он начинает подниматься по лестнице.

— Пятый этаж, верно?

Мой рот раскрывается, и я пялюсь на его быстро исчезающую задницу. Затем беру себя в руки и мчусь за ним.

— Откуда ты знаешь?

— Твой номер квартиры 525. Не так уж сложно.

— Снова Малкольм?

— Малкольм, — признается он.

Глава 11

Пять лестничных пролетов пролетают быстро, когда нет необходимости нести мою маму или мой велосипед. Продвигаюсь вперед, чтобы открыть дверь, впускаю его и показываю, где находится комната моей мамы. Он ее аккуратно укладывает и выходит из комнаты. Я снимаю ее обувь, слаксы и свитер, оставляя на ней только светлое вязанное платье, которое она носит. Она выглядит измученной, мое сердце бьется быстрее. В понедельник некоторое время она проведет под капельницей, ей вводят ядовитые химикаты в кровь, которые пытаются уничтожить рак. Ее жалобный крик о том, что она не собирается этого делать, преследует меня.

— Люблю тебя, мам, — шепчу я.

Чувствую себя так, словно балансирую на краю эмоционального взрыва. Я не готова припираться с Йеном, поэтому трачу уйму времени, поправляя одеяло и помогая с вещами. Закончив, прислоняюсь к двери, чтобы услышать, ушел ли он, но кроме тишины там ничего не слышно.

Наконец-то, сдавшись, я направляюсь через небольшую гостиную на кухню. Йен сидит на диване, одна нога небрежно переброшена через другую, во всем, что его