Глубже - Робин Йорк Страница 18

Когда у тебя есть моя жизнь, вера в дефиците.

И, черт возьми, мне не нравится знать, что Кэролайн там, в темноте, одна, не спит, когда ей нужен отдых.

Мне надоело постоянно беспокоиться о ней.

Это самое худшее в Кэролайн — бесконечно ноющее беспокойство о ней. Было достаточно плохо в прошлом году, когда я встретил ее, влюбился в нее и поклялся себе, что больше никогда не прикоснусь к ней и все это в один день.

Было достаточно плохо, когда она начала сниться мне, когда я просыпался с твердым членом и дрочил на простынях, думая о ее рте на мне, о ее ногах, обхвативших мою талию, о том, как может выглядеть ее лицо, когда она кончит.

Достаточно плохо, но хорошо. Неважно. Я могу игнорировать такое дерьмо вечно. Я могу дрочить миллион раз, думая о Кэролайн и мне все равно не нужно будет с ней разговаривать.

Проблема с Кэролайн не в том, что я хочу ее. Проблема в том, что я хочу помочь ей, хочу узнать ее, хочу исправить ее, а я не могу этого сделать. Я не могу увлечься ею, иначе она отвлечет меня, и я все испорчу.

У меня слишком многое поставлено на карту, чтобы позволить себе зациклиться на какой-то невозможной девушке.

Я не пойду туда.

Я снова смотрю на часы.

Кришна просовывает голову в большой промышленный холодильник.

— У тебя тут есть тесто для печенья?

— Нет. Тебе пора уходить. Мне скоро надо начинать печь.

Он качает головой и окидывает меня оценивающим взглядом. На одной щеке у него полоска мокрой грязи, а в волосах — капелька муки.

— Ты пытаешься заставить меня уйти, потому что собираешься пойти поговорить с ней, да?

К черту, так и есть.

Да, потому что я больше не могу этого не делать. Я не выхожу поговорить с ней уже несколько недель.

— Я принесу тебе завтрак позже, — говорю я ему. — Что ты хочешь, лимонный кекс с маком?

— Принеси мне один из тех, что с шоколадной крошкой.

— Ты можешь забрать все эти чертовы кексы с шоколадной крошкой. Просто убирайся отсюда, — я толкаю его к задней двери, в переулок.

— Не хочу вставать между тобой и твоей подругой.

— Ты знаешь, что я заставляю тебя уйти, потому что ты говоришь такие вещи, как «подруга», да?

— Нет, это потому, что у тебя серьезные проблемы с личной жизнью. Ты можешь быть серийным убийцей, и никто об этом не узнает. Или, например, тайным стриптизером.

— Как будто у меня есть время на другую работу.

— Это правда. Тебе придется перестать спать. Но это может стоить того, чтобы цыпочки пихали тебе деньги в трусы.

— Они делают это в любом случае, когда я иду танцевать.

— Да ну? — лицо Кришны загорелось. — У тебя есть танцевальные приемы?

Я не танцую. Если мне нужно напиться, я делаю это в баре в городе, где нет танцпола.

Если мне нужно переспать, я нахожу кого-нибудь, кто не учится в колледже, веду ее домой, делаю ее счастливой и ухожу. Городские женщины ничего от меня не ждут.

— Нет, — говорю я. — Мне не нужны приемы. У меня узкие штаны и слоновий член.

Кришна смеется.

— Ты ведь не за рулем, да?

— Я пошел пешком. Могу постучать в ее окно, если хочешь. Послать ее в твою сторону.

— Спасибо, но нет, — я поворачиваю его в другую сторону, указывая на квартиру. Это всего два квартала, и я никогда не слышал, чтобы кого-то ограбили в Патнеме.

— Не забудьте мой кекс, — говорит он, поворачивая за угол.

Когда Кришна уходит, на кухне становится так тихо, что кажется, будто там звучит эхо. Это моя любимая часть вечера, то, что происходит потом — когда я вываливаю раскатанное тесто, взвешиваю его на буханки, формирую их, наполняю сковороды и разжигаю печи. Это акт творения и я — Бог хлеба.

Я смотрю на часы и отмеряю минуты. Десять.

Десять минут, как минимум, прежде чем я пойду смотреть в окно.

Может быть, она уйдет и мне не придется этого делать.

Я могу управлять этим крошечным миром, возиться с температурой и временем приготовления, сколько муки и сколько жидкости, сколько минут в духовке. Это как дергать за рычаги. Вверх или вниз. Больше или меньше. Просто.

Я бы хотел, чтобы Кэролайн позволила мне это делать — пусть я буду Богом хлеба и оставит меня в покое. Но она где-то там, портит мое царство, и я боюсь, как бы мне не захотелось пойти и поговорить с ней.

Я думаю о Фрэнки. О деньгах, которые я отправил маме сегодня днем.

Я обещаю себе не подходить к двери в течение пятнадцати минут.

К черту, двадцать.

Я не пойду и через двадцать.

Я не могу поддаться этому, потому что самое ужасное в Кэролайн то, что я никогда ничего ей не обещал, но она все равно здесь. Как будто она знает.

Она не знает. Она не может знать, что, когда я даю обещание, я его выполняю.

Или что я боюсь, что, если я начну обещать ей что-то, я никогда не смогу бросить.

— Хочешь зайти внутрь?

Это все, что нужно. Когда она отвечает:

— Да, конечно, — я поворачиваюсь и иду обратно, а она закрывает машину и следует за мной.

Я включаю свой iPod и начинаю работать. Мне нравится, когда музыка играет в эту часть ночи — включи я ее раньше и миксеры будут слишком громкими, чтобы услышать ее. Пока я мою руки, Кэролайн бродит вокруг, медленно обходя комнату. В отличие от Кришны, она ничего не трогает.

Я повязываю фартук поверх джинсов и возвращаюсь к тому, что делал.

— Боб готовит сладости, — говорю я ей. — Я просто ставлю их в духовку в конце своей смены. Не уверен, что ты хочешь ждать так долго.

Как будто она пришла за печеньем, а не потому, что… хрен его знает. Я избил ее бывшего, она появилась в библиотеке, я наехал на нее, и она сказала мне, что не хочет иметь со мной ничего общего. Потом она начала преследовать меня на работе.

Что я должен думать?

Она пожимает плечами.

Я сбрасываю кусок хлеба с весов на посыпанную мукой поверхность стола.

— Ну, как дела?

Кэролайн опирается бедром о