Развод. Мне теперь можно всё (СИ) - Ясенева Софа Страница 17

— Мы лишь фиксируем то, что находим, — пожимает плечами проверяющая, снова делая пометки в своей папке.

Гул в ушах становится сильнее. Я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Руки трясутся.

— Лидия Николаевна, присядьте, — кто-то из коллег шепчет, но я отмахиваюсь.

Именно в этот момент дверь открывается, и в комнату входит Толмацкий. Все сразу напрягаются.

— Как идёт проверка? — голос у него спокойный, но в глазах я вижу тревогу.

Главная в комиссии, женщина в сером костюме с идеально уложенными волосами и выражением лица, от которого сразу делается не по себе, поправляет очки и поднимается.

— Дмитрий Сергеевич, — начинает она вежливо, но сухо, — в целом документация кафедры в порядке. Однако у нас возникли вопросы к работе некоторых сотрудников.

Я уже чувствую, куда дует ветер.

— В частности, к Лидии Николаевне, — продолжает она, смотря не на него, а прямо на меня. — Во-первых, отмечены неоднократные опоздания. Сегодняшнее — лишь подтверждает слова студентов. Мы провели выборочный опрос, и, как выяснилось, задержки случаются чаще, чем хотелось бы.

Меня будто обухом по голове ударили. Какие опоздания? У меня? Я всегда приходила вовремя, кроме этого утра!

— Во-вторых, — продолжает она, не обращая внимания на мой вид, — мы обнаружили неточности в отчётных документах за прошлый семестр. Часть часов не подтверждена. И, к сожалению, это не единичный случай: копии заявлений на пересдачи студентов оформлены с нарушениями, подписи не совпадают с образцами.

К горлу подкатывает тошнота. Я точно знаю: я проверяла эти бумаги. Всё было чисто.

— В-третьих, — делает она театральную паузу, — к нам поступила жалоба от группы студентов. Они утверждают, что Лидия Николаевна не всегда объективна в выставлении оценок и может повышать голос на занятиях.

У меня трясутся руки. Жалоба? На меня? Студенты? Это невозможно.

Толмацкий смотрит пристально, и от этого взгляда хочется провалиться сквозь землю. Не обвиняет. Но требует объяснений.

— Поймите нас правильно, — женщина переводит взгляд на заведующего, — при таком наборе нарушений меры придётся принять обязательно. Боюсь, что мы будем вынуждены рекомендовать руководству увольнение Лидии Николаевны. Нам очень жаль, но… мы люди подневольные.

Я сглатываю воздух, но он будто застревает где-то посередине.

Со вчерашнего вечера, после истории с Лёшей, я и так на пределе. Всю ночь ворочалась, то вскакивала от любого шороха, то смотрела в телефон каждые полчаса, будто от этого могла что-то изменить. Даже яблоки, единственное, что сейчас держит меня на плаву, остались на столе дома.

Стресс, бессонница, пустой желудок и тошнота делают своё дело. Лоб покрывается холодным потом. Сердце колотится в висках, а перед глазами начинает плыть картинка.

Хочу объяснить, сказать, что это подлог, что это неправда, что я вчера всё перепроверяла. Вдруг малыш внутри реагирует на мой стресс — в животе тянет, тошнота подкатывает к горлу.

— Я… я… — начинаю, но ком подступает к горлу. В глазах темнеет.

Толмацкий делает шаг вперёд:

— Лида?

И в следующий миг земля уходит из-под ног. Всё растворяется — голоса, лица, бумаги…

Последнее, что успеваю почувствовать — чьи-то руки, подхватившие меня.

***

Мои хорошие,

Приглашаю вас в ещё одну новинку литмоба "Дальше без тебя"

Лава Сан "Развод. Обойдусь без тебя"

https:// /shrt/JSZp

Глава 19 Лидия

— Лида? Лид! Чёрт, давай, открывай глаза, — доносится до меня сквозь вату взволнованный голос мужа.

Прохладная мокрая ладонь касается лба, потом аккуратно скользит по щекам. Я дёргаюсь, хочется сказать, что всё в порядке, но язык будто налился свинцом.

Щёлк! — открывают окно, в лицо врывается холодный воздух, с запахом пыли и мокрого асфальта.

Я заставляю себя вдохнуть поглубже и нахожу силы приоткрыть глаза. Передо мной напряжённое лицо Димы. В кабинете пусто. Неужели он всех выгнал?

— Наконец-то! — он выдыхает и обнимает за плечи, не давая подняться. — Ты меня напугала.

— Я… я в порядке, — выдавливаю шёпотом и пытаюсь приподняться, но его рука твёрдо удерживает меня на месте.

— Лежи. Скорая уже в пути. Тебя осмотрят.

— Не стоило вызывать. Я просто… перенервничала. — Голос предательски дрожит, и я сама слышу, насколько слабо это звучит.

— Просто так люди в обморок не падают. Раньше с тобой такого не было. — В его взгляде тревога и жёсткость вперемешку. — Я запишу тебя на полный чек-ап в клинику. Пусть врачи проверят, всё ли в порядке.

— Дим, я серьёзно. Я в норме, — на этот раз твёрже. Но сил спорить нет. Голова всё ещё кружится, внутри тошнотворная пустота и от стресса, и от того, что я с утра даже куска хлеба не съела. Главное, чтобы он не догадался о настоящей причине.

Я отвожу взгляд, будто рассматриваю узор на ковре, и делаю вид, что восстанавливаю дыхание.

— Лид, — Дима мягче, — что с тобой? Чего ты так распереживалась? Ты ведь знаешь, как проходят эти проверки. Они нагоняют страху, собирают материал, но всё решается не за один день.

— Хочешь сказать, это нормально? — в голосе прорывается злость, которую уже не могу сдержать.

— Нет. Но и ты сама понимаешь: просто так они на тебя не накинулись бы.

— Именно! — вскидываюсь, тут же чувствуя, как сердце бьётся ещё быстрее. — Поговори с этой своей бешеной! Угомони её.

— “Моя” женщина только одна, — его взгляд становится колючим. — Это ты.

— Ой, вот только не надо начинать снова… — отворачиваюсь. — Лучше огороди меня от своего гарема.

— Похоже, тебе правда нужен врач, — он горько усмехается. — Я ещё могу понять твои наезды на Ольгу. Но кого ты ещё успела записать в мои «любовницы»?

— А то ты не в курсе… — прикусываю губу, не хочу даже произносить имена. — Противно думать, как низко ты пал.

— Так. — В его голосе появляется та деловая сталь, которая так подкупает коллег и студентов. — Как бы тебе ни хотелось раздувать скандал, сейчас этого не будет. Тебе нужен покой. Эту тему мы закрываем.

Я сжимаю губы. Хотела огрызнуться, но понимаю, что он прав, сейчас любое слово вырвется вместе со слезами. А я не имею права позволить себе расплакаться.

— Что касается проверки, — продолжает он, — пусть собирают всё, что нашли. Составят акт. Вот с этим и будем разбираться. И запомни: одна ты в этой ситуации не останешься.

Дурацкие гормоны! Стоит ему так сказать, и у меня начинает щипать в носу. Я отворачиваюсь, чтобы не выдать себя, но глаза уже предательски блестят.

— А если я не смогу доказать, что у меня всё подготовлено заранее и в полном порядке? — выдавливаю шёпотом.

— Мы сможем, Лид, — он выделяет это «мы», и от этого у меня сердце болезненно сжимается. — У тебя всё сохранено на ноутбуке. Там есть даты редактирования. Я лично опрошу студентов твоих групп, есть ли реальные жалобы. Да и с Филисовой поговорю.

Я закрываю глаза, будто от усталости. На самом деле пытаюсь удержать в себе всё сразу: страх, слабость, желание довериться и одновременно жгучую злость на него.

Толмацкий как-то подозрительно спокоен для того, кто якобы не имеет отношения к подлогу документов. А ведь кто-то же сделал это лично. Не посторонний человек с улицы, доступ на кафедру открыт далеко не каждому. Конечно, можно было подкупить кого-то из преподавателей: знаю таких, что за хорошую сумму легко согласятся. Но зачем такие сложности, если есть сам ректор, для которого все двери распахнуты настежь?

Я пытаюсь мыслить логично, но мысли скачут. А если их связь с ректором до сих пор продолжается? Если да, то зачем такие многоходовки? Проще было бы убрать меня прямо, не утруждая себя спектаклем. Или не проще? Может, он хочет сохранить видимость чистых рук, а меня выставить виноватой?