Грация Верасани - Возьми меня, моя любовь Страница 16

— Ничего, спасибо, — отвечаю я. — Откуда ты?

— Из Белграда.

Разыгралась одна из моих знаменитых мигреней, а может, просто усталость — Таня говорит, но я не слушаю.

— Ты подружка Тони или Вероники?

Боюсь, что мне задают этот вопрос уже во второй или в третий раз. Смотрю ей в глаза: два темных невыразительных шара. Нет воды в колодце ни у нее, ни у меня. Молчаливая и прогрессирующая смерть личности?

Делаю вид, что припоминаю и каким-то мистическим образом попадаю в цель с цветом одежды, который был на ней в тот вечер перед «Синей ночью».

— Красный.

— Розовый.

— Ну, при таком освещении…

Смотрю на часы. Эмилио ждет в «Зеленой бухте». Хот-дог и картошка.

— Мне надо идти. Будь здорова.

Через полчаса вхожу в известный шумный бар, где в воздухе застоялась многолетняя вонь жаркого. Одного взгляда на Эмилио за столом хватает, чтобы понять: этим вечером грусть снизошла на мир, словно эпидемия. Он одаривает меня «приветом» — фальшивым и звенящим, а потом понижает голос на несколько децибел и спрашивает, почему я опоздала. Я не отвечаю, задерживаю официанта с конским хвостом и делаю заказ.

Улыбаемся, не говоря ни слова. В этот вечер мы разделим на двоих ужин и печаль. Да будет так.

Смотрю на Эмилио, пока тот искусно разукрашивает картошку кетчупом и майонезом, выпускаю сигаретный дым и потягиваю из бокала «Маргариту», которую официант только что принес. Когда вытираю рот тыльной стороной ладони, он бросает взгляд за спину, словно ждет кого-то.

— Ну как, видела Кетти Фрегу?

— Видела.

— А как зовут…

— Как зовут кого?

— Протагонистку нового романа. Я забыл.

Меня застали врасплох.

— Венна Равенна.

— Она существует?

— В каком смысле?

— Не хочу, чтобы ты заполучила судебный иск или потеряла еще кого-нибудь из друзей.

— Спокойно. Ты был когда-нибудь в частном клубе?

— Нет. Зачем?

— Я была в «Синей ночи».

— Вдохновилась чем-нибудь?

— Пока не знаю.

— Сюжетом для книги?

— Еще не решила.

Эмилио смотрит, точно собирается расспрашивать дальше, и тогда я говорю первое, что приходит на ум:

— Секс и любовь… Я так думаю.

— О сексе или о любви?

— Обо всем.

— A-а… Что насчет завтра?

— Завтра что?

— Ну, я на погрузке-разгрузке. А ты?

— Беру интервью кое у кого из химчистки.

— А-а…

Я разъяряюсь:

— Ты умеешь говорить только «А-а»?!

Эмилио тоже выходит из себя:

— А ты можешь поговорить о чем-нибудь другом?

Гляжу на него. Белая челка на глазах, а глаза такие зеленые (или такие серые?). «Обними меня», — вот что хочется сказать. Но поскольку я не в состоянии это сделать, настроение портится все больше.

Вот и все, счета оплачены, от стаканов на столе остались лишь влажные круги. Мы выходим на дорогу, и я подумываю шагнуть и прижаться вплотную к голубому свитеру. Но момент упущен. Опускаю взгляд в землю, прощаюсь и сажусь в машину.

Каждый раз, когда мы расстаемся после вечера на двоих, появляется ощущение, будто Эмилио от меня чего-то ждет: позволяет жить, не давит, уважает. Мне нужно, чтобы из нас двоих первый шаг сделал он. А потом я задаюсь вопросом, не слишком ли мы сдружились для подобного шага.

19

Мужчины Суси

Суси работает гладильщицей в химчистке не так давно. Леа специально нанимает одних только девушек, но до сих пор не нашла той, на которую могла бы положиться. Она не понимает, что нельзя полностью полагаться на кого-то, и меньше всего на того, кто вкалывает на тебя.

Леа пятьдесят лет, у нее муж-инвалид и двое сыновей. Год назад клиент обвинил ее в том, что ему непоправимо запачкали замшевую куртку, и пришлось судиться. В баре Арнальдо целую неделю говорили только об этом.

Суси — тридцатник, у нее короткие волосы, которые мучают окраской в шокирующие цвета — на этой неделе в клубничный; кольцо в носу и в ухе, она полнотела, насмешлива и мужиковата. Магазин только-только закрылся на обеденный перерыв, поэтому, сообщив, что она на диете, Суси спрашивает, не хочу ли я подняться к ней на чашечку кофе.

Она снимает крошечную квартиру над магазином и показывает дорогу по лестнице, потея и волоча пакет, набитый пачками фруктового сока с морковью. Едва мы входим, женщина поднимает жалюзи на окне, чтобы впустить немного света.

— Хочешь разуться?

Странный вопрос, и я не знаю, что ответить.

— Я купила тканые коврики, очень удобные. — Доносится из кухни.

У меня нет ни малейшего желания снимать обувь, но если бы Суси стала настаивать, я бы уступила. Поворачиваюсь и плюхаюсь на стоящий рядом жесткий диванчик цвета грейпфрута.

— Хорошо, что мы познакомимся получше, — говорит она, расшнуровывая черные «Суперга». — Ты интересная. Приходишь и хочется рассказать тебе что-то личное, не знаю, спокойствие передаешь, что ли… Леа говорит, ты писательница.

Киваю и закуриваю «Мерит». Суси тянется к книжным полкам на стене и извлекает оттуда голубую банку из-под анчоусов, которая служит пепельницей, ставит на застежку джинсов, и из-под мятой футболки высвобождается двойная складка живота.

— Мы с подругами решили создать в Интернете сайт против тайных геев, — говорит она. — Хочешь присоединиться?

— Тайных — кого?..

— Не говори, что никогда ни одного из них не видела.

Мне жаль разочаровывать, но:

— О ком ты?

— Об очень красивых мужиках, которые очень влюблены в себя. Одно слово: латентные гомосексуалисты. И кем для них становится женщина? Родной душой. А в результате — никакой койки.

— Койки?

— Да, никакого секса. Ты поддерживаешь, ходишь с ним, даешь хорошие советы, а он… В общем, одна потеря времени.

— У них что, не встает?

— Нет, не все так просто, — фыркает она, передергиваясь. — Они слишком тонко чувствуют.

В кофеварке начинает булькать кофе. Суси поднимается с дивана и отправляется на кухню.

— Если не повезло и ты наткнулась на одного их этих, — говорит она, вернувшись и протягивая мне чашечку, — знаешь, что будет? Вложишь время, сердце, силы и в конце не заработаешь даже капельки здорового секса. Давным-давно описано в психологии. Не веришь — сама попробуй.

— Ты не преувеличиваешь?

— Я рассказала только главное.

— Ясно.

Стараюсь ей понравиться:

— Какие же мужчины нам нужны?

Она улыбается, будто это самая простая вещь:

— Те, из старой гвардии.

— Слушай, — говорю я, — мы ничего не путаем?