Бессердечный ублюдок - Дженика Сноу Страница 13

Если бы я был человеком, способным удивляться, это был бы один из тех случаев. А так я чувствовал лишь досаду от того, что это не будет легким и быстрым решением, как я планировал, и вместо одного трупа буду иметь дело с двумя.

Стоун был человеком, о котором я мало что знал, но который был так же связан с «Руиной», как и я. Хотя мы с ним не были друзьями и не связаны ничем, кроме одного преступного синдиката, наши профессиональные пути пересекались неоднократно, и из-за этого я испытывал к нему небольшое уважение.

Стоун лежал на земле, труп находился неподалеку от него. Если бы я не видел, как вздымается и опускается грудь Стоуна, то мог бы принять его неподвижное тело за мертвеца.

Оказавшись рядом с ним, я присел и некоторое время просто смотрел на него. Я не знал, что именно произошло, чтобы Стоун оказался в такой ситуации, да меня это и не волновало. Его нужно было вытащить, чтобы я мог заняться своими делами.

Я сказал низким, глубоким голосом:

— Проснись, мудак. — Он не ответил, и я сказал громче: — Открой глаза. — Стоун застонал, но через мгновение повиновался: глаза открылись, и ощущение неясности в темных глубинах исчезало по мере того, как шли секунды, и он начал ориентироваться. — Давай, пора тебе убираться к чертовой матери, Стоун.

— Арло? — хрипло спросил он, прежде чем закашляться, кровь брызнула из его рта и покрыла мою рубашку красными капельками.

Я опустил взгляд на кровь на своей белой рубашке, которая из-за зловещего освещения казалась черной. Блядски идеально.

— Давай, — повторил я и помог ему подняться с земли. — Давай вытащим тебя отсюда, чтобы я мог сделать свою работу.

Стоун ничего не сказал, глядя на мое лицо, его взгляд остановился на разбитой губе и порезе над глазом.

— Какого хуя? — пробурчал он.

Я не стал отвечать на очевидный факт, что ввязался в драку. Если ты был частью «Руины», то знал, что не стоит задавать лишних вопросов.

Он прижался ко мне всем весом.

— Но как? Почему?

Я не знал, ударили ли его по голове, и поэтому он продолжал болтать, но я помог ему выйти из склада. Может, свежий воздух прочистит ему мозги.

— Понимаешь, это вопросы. А мне не нужны гребаные вопросы.

— Я не понимаю.

Я не знал, о чем он говорит, скорее всего, о частном бизнесе. В любом случае, меня это не касается. Стоун прислонился к стенке скотобойни, а я схватил свой сотовый. Быстро позвонив в «Руину», чтобы его забрали, я отключил звонок и сунул мобильник обратно в карман. Я знал, что тот, кто хочет смерти Стоуна, захочет получить подтверждение, но меня это ни хрена не волновало.

Через десять минут рядом с нами остановилась машина, мигнув фарами.

— Просто убирайся отсюда, Стоун. Хочешь выжить? Уходи.

Он кивнул.

— А как же ты?

Я покачал головой и ничего не сказал. Я смотрел ему в глаза, видя, какой он твердолобый ублюдок.

Я провел рукой по лицу, ощутив прилив удовольствия, когда ладонь прошлась по разбитой губе.

— Спасибо.

Он открыл заднюю пассажирскую дверь.

Я склонил голову в знак подтверждения. К счастью, он больше ничего не сказал, просто сел на заднее сиденье и закрыл дверь.

Я стоял и смотрел, как он уезжает, злясь на то, что к моему «нормальному» исправлению сегодня добавились дополнительные хлопоты.

Когда машина скрылась из виду, а темнота вновь сомкнулась вокруг меня, я повернулся и направился обратно в дом, собираясь сделать то, что у получалось лучше всего.

Окружать себя всем этим дерьмом.

8

Галина

Я обхватила пальцами край газеты, пытаясь унять дрожь в руках, но это была проигранная битва. Чем дольше я вглядывалась в черно-белую фотографию и заголовок, тем больше они сливались воедино. Словно то, на что я смотрела, насмехалось надо мной, напоминая себе, что моя жизнь никогда не была легкой, что я никогда не получу того счастливого конца, о котором читала в книгах.

Майкл Бойд. Тридцать девять лет. Осужденный за сексуальное нападение и изнасилование. Многочисленные обвинения в употреблении наркотиков. Два нарушения испытательного срока. Подробности пока не разглашаются, но предполагается убийство.

На фотографии, которую я рассматривала, был тот самый пьяница, который напал на меня в переулке. На снимке он выглядел так же безумно, как и в тот раз, когда я видела его в закусочной. Закрыв глаза, я медленно выдохнула, когда в памяти всплыли воспоминания о той ночи в переулке. С момента нападения прошло всего несколько дней, и все еще было очень свежо, но всю свою жизнь я училась хоронить эти чувства, этот страх и тревогу, тяжелый груз, который мог заставить тебя задохнуться.

— Это безумие, правда?

Я открыла глаза и несколько раз моргнула, чтобы посмотреть на Лауру, которая стояла рядом со мной. Она смотрела на газету, опустив брови.

— Безумие? — Говорила ли она о том, что убийство произошло так близко, или о том, что узнала его? Я была в курсе, что она видела, как он приставал ко мне. Это было трудно не заметить, когда он был громким и несносным и не скрывал своего мудачества, когда бы ни пришел.

Она наклонила подбородок к газете.

— Это тот же самый мудак, который приходил сюда и хамил тебе. Я помню, каким он был ублюдком. Не могу сказать, что он не получил по заслугам, — она указала на обвинения, по которым тот был осужден.

— Да, — тихо сказала я и сложила газету, после чего запихнула ее под стойку. Я больше не хотела на нее смотреть. Лаура несколько раз моргнула, словно отвлекаясь от своих мыслей.

— Я действительно ненавижу этот гребаный город большую часть времени.

Я фыркнула.

— Большую часть времени?

Она напряженно кивнула.

— В девяносто девяти процентах случаев, хорошо.

Я тихонько рассмеялась. Я провела здесь всего пару месяцев, но уже презирала абсолютно все, что олицетворял собой Десолейшен. Единственным положительным моментом в этом аду была возможность спрятаться.

— В любом случае, — сказала она. — В добрый путь.

Я не могла не улыбнуться. Я устала, просто чертовски устала. Я хотела накопить как можно больше денег, чтобы переехать в лучшее место, туда, где смогу по-новому взглянуть на себя, туда, где прошлое не будет преследовать меня постоянно.

Но это казалось такой несбыточной мечтой и совсем не реалистичным. Правда заключалась в том, что я, скорее всего, умру еще до своего двадцать пятого дня рождения,