Сыграем в любовь? - Шарлотта У. Фарнсуорт Страница 5

Глава вторая. Харпер

Что ж, если так подумать, не могу же я простоять тут всю ночь!

Еще один тяжелый вздох – я делаю шаг вперед, поднимаюсь по ступенькам и оказываюсь под крышей крыльца.

Запасной ключ все еще спрятан под горшком с геранью. Вот из-за таких вечных мелочей и тяжело принимать крупные перемены! Смотришь на них и невольно представляешь, что с прошлого твоего визита сюда ничего не изменилось.

Дверь бесшумно отворяется. Внутри дом выглядит даже лучше, чем когда мы там жили. Я заставляю себя пройти дальше.

Все точно такое же, как и десять лет назад, будто старые деревья в лесу – дре́внее, но крепкое.

Я, словно призрак, скольжу по тихому, безжизненному помещению и по пути включаю свет. Вскоре на первом этаже горят все лампы. Они освещают укрытую белой тканью мебель, отчего кажется, что она жутковато бликует.

Кухня выглядит совершенно обычно, и вся техника в ней работает. Единственная комната, которая кажется обитаемой. Я ставлю пакет на тумбу и осторожно разбираю покупки: достаю текилу и кладу лаймы и пачку картофельных чипсов на безукоризненно чистый мрамор.

Немного порывшись в шкафчиках, нахожу миску, нож и разделочную доску. Открываю пачку чипсов и сразу засовываю в рот горсть. Жую и глотаю, наслаждаясь солью и кисловатым привкусом уксуса. Затем мою лаймы и начинаю их нарезать.

Спустя пару минут до меня доносится, как открывается входная дверь. Я вздрагиваю – как и от внезапно раздавшегося голоса. Подростком я мечтала услышать, как он произносит мое имя…

– Харпер?

– Я на кухне, – кричу я в ответ.

Дверь захлопывается. Сердце несется, словно скаковая лошадь на старте.

Надо было выпить текилы до его прихода.

Я переключаю внимание с дикого пульса на разделочную доску и разрезаю лайм с точностью, которой позавидовал бы хирург. Ровные ломтики один за другим падают в миску.

– Приветик, – голос раздается ближе, чем я ожидала.

Я дергаюсь, сбивая локтем с тумбы другой лайм. Порываюсь поймать его, но Дрю реагирует быстрее – хватает фрукт в полете и отдает мне. Наши пальцы соприкасаются. Я крепко сжимаю лайм, тщетно пытаясь унять искру, несущуюся по телу с силой и скоростью молнии.

– Отличная реакция! – подмечаю я.

Дрю с улыбкой опирается на столешницу – расслабленная, непринужденная поза.

– В младших классах как-то был вратарем.

– А после – нет?

Он, не переставая улыбаться, качает головой.

– Почему? – спрашиваю я.

– Тренер понял, что забиваю я лучше.

Дрю произносит эти слова без намека, но в моей голове все звучит иначе. Я невольно стискиваю лайм едва ли не до синяков на пальцах, а затем кладу несчастный фрукт на столешницу.

Дрю опускает руку в карман. Он достает напоминающую птицу керамическую фигурку, окрашенную бирюзовыми мазками, и ставит передо мной. Я, прищуриваясь, рассматриваю предмет.

– Что это?

– Солонка.

– В форме… птицы?

Краем глаза я вижу, как Дрю кивает.

– Ага, зяблика. Мама их обожает. В молодости она рассказала папе, что любит птиц, и на первое свидание он пригласил ее в океанариум – посмотреть на пингвинов. Мама до сих пор ему это припоминает. Видимо, запах рыбы не очень-то добавляет романтики.

Я улыбаюсь:

– Все равно очень мило.

– Ага. Ну, как видишь, у них все получилось.

– А твоей маме и сейчас нравятся птицы? То есть зяблики?

Уголок рта Дрю дергается в улыбке.

– Гм. Родись я девочкой, меня бы назвали Гага.

– Что ж, тебе повезло!

Дрю смеется:

– В общем, я тоже хотел внести свой вклад в вечер.

Я бросаю взгляд на керамическую птичку:

– Принести соль?

– Ну, я знал, что ты купила текилу и лаймы, так что…

Я ловлю лукавый взгляд парня, и мои губы невольно расплываются в улыбке.

– Эм… удивительно, что ты до сих пор сюда приезжаешь, – говорю я.

– Почему? Ты ведь тоже любишь этот городок.

Я сглатываю и смотрю в сторону. Дрю прав: я люблю это место. И любила всегда.

Я знала, что вновь оказаться в доме будет тяжело. Легче держаться от него подальше, чем так переживать. Любовь ведь усиливает и другие чувства – и хорошие и плохие.

– Пойдем на крыльцо, – говорю я, беру бутылку текилы и миску с лаймами. – Захвати соль… и пару бокалов, если можно.

– Конечно.

Дрю с любопытством смотрит на меня, но просьбу выполняет. Он тянется к шкафчику – и край его футболки поднимается на пару сантиметров, открывая крошечный участок мускулистого тела.

Внизу моего живота что-то сжимается.

Я сглатываю, отвожу взгляд и направляюсь ко входной двери. Останавливаюсь у корзины в кладовке – там сложены несколько пледов.

После того как мы перестали сюда приезжать, мама поручила управленческой компании сдавать дом на лето. В интерьере они почти ничего не изменили – это и радует, и раздражает. Точно такие же чувства я испытываю оттого, что коттедж никогда не снимают в августе. Он так и стоит – пустой и одинокий.

Я выхожу на улицу. Кожу и волосы обдает влажным летним воздухом. Дождь уже кончился, но ветерок, треплющий волосы, все еще сильно им пахнет.

Я заворачиваюсь в плед и сажусь на качели. Провожу рукой по влажным волосам и смотрю, как вода стекает с перил на гортензии. До ушей доносится лишь мягкое «кап».

Спустя пару секунд приходит Дрю. Он садится рядом со мной и ставит бокалы и солонку между нами. Внизу живота снова тянет. Футболка Дрю местами сырая и липнет к его телу. И я не отвожу взгляд – зачем? Ведь парень так близко и такой красивый. Наблюдаю, как Дрю устраивается поудобнее, чувствую, как под его весом слегка проседают качели. Затем снова смотрю на двор перед домом. Из-за темноты и тумана дальше тротуара ничего не видно. Фонари не горят – светит только луна и лампы из окон домов Эшленд-авеню. Даже асфальт дороги едва разглядишь.

Все это – словно маленький кокон. Городок, крыльцо, сам момент.

С края крыши падают капли. Я насчитываю шестьдесят восемь и тут слышу голос Дрю:

– А ты хоть раз сюда приезжала? С того лета.

– Не-а. – Я поднимаю ноги и кладу голову себе на колени. Уверена, что Дрю и так знает ответ. – Не понимаю, почему мама до сих пор не продала дом.

Отчасти я очень жалею, что она этого не сделала. Так было бы проще. Этот дом висит надо мной, словно кусочек пазла, который никак не встает на место и не дает закончить головоломку. Он просто стоит в этом городе – чистый, ухоженный и пустой.