Сыграем в любовь? - Шарлотта У. Фарнсуорт Страница 44

Будь я храбрее, спросила бы, что мама чувствует. Однако бесстрашна я с кем угодно, только не с ней. Мы никогда не были близки, а время лишь сильнее развело нас порознь.

– Прости меня, Харпер.

У меня снова падает челюсть. Мама смотрит на меня, я быстро беру себя в руки и закрываю рот. Чтобы мама хоть раз перед кем-то извинялась? Не могу вспомнить ни единого случая.

– Мне не следовало так говорить с тобой в доме, – продолжает она.

Мама не объясняет, о каком доме и разговоре речь, но я понимаю и так. Их с Саймоном роскошный особняк всего в паре улиц от дома, где я выросла, был свидетелем не одной нашей ссоры. Однако сейчас мама говорит о доме в Порт-Хэвене, о прошлых выходных, когда она приехала после того, как мы с Дрю напились на крыльце.

– Все нормально, – бормочу я, не зная, что еще сказать.

– Ваш отец хотел бы, чтобы дом унаследовали дочери. Твое пребывание в нем нельзя назвать незаконным. И в принципе… – Мама тяжело сглатывает. – Надо обсудить, как быть с имуществом. Теперь, когда Амелия выходит замуж, вы с ней можете…

– Мне не нужен этот дом.

Мама грустнеет; печаль застилает ее лицо, словно медленно опускающаяся вуаль. Меня это изумляет… и заставляет задуматься: может, раньше я не замечала в ней этого чувства? Не хотела замечать, как сказала Амелия.

– Он хотел, чтобы дом достался тебе.

– Тогда ему стоило подумать об этом раньше.

– Харпер, он не думал. – Мама качает головой, прокашливается, поправляет идеально уложенную прическу. Пытается скрыть искренние эмоции, каких я не видела у нее уже давно. – Я лишь хотела убедиться, что ты в порядке. Сегодня ведь день Амелии.

– Я в порядке.

Я не лгу. Ссоры с матерью – что об стенку горох. Почти все ее слова от меня словно отскакивают. Как, например, эта фраза об Амелии – намек на то, что перемирие со мной это лишь снисхождение ради моей сестры, – почти не делает мне больно.

В другой раз я бы просто ушла, но сейчас внимательно смотрю на маму. Глаза у нее бегают. Она явно нервничает. Я невольно задумываюсь: стоит ли присмотреться не к произнесенным ею словам, а к тому, что за ними стоит? Я ведь и сама знаю, насколько легче придумать отговорку, чем сказать правду.

Пожалуй, есть крошечный шанс, что у нас с мамой не так мало общего, как я думала.

– Тебе стоит переодеться, – бросает мама. – Скоро придет фотограф.

– Хорошо, – киваю я, а затем спускаюсь по ступенькам крыльца и иду по тропинке.

Людей вокруг куча; я пытаюсь найти в толпе нужного мне человека. Однако Дрю нигде нет: ни на улице, ни в доме. Я снимаю его рубашку и шорты и натягиваю голубое платье, которое Амелия выбрала для подружек невесты. Оно длинное и стелется по полу, пока я не надеваю каблуки, на одной стороне подола – высокий разрез.

Когда я возвращаюсь к берегу озера, мама, Амелия и Саймон уже там. Я жду упрека за то, что всех задерживаю, – но… напрасно.

Дафна вручает мне букет лаванды и синеголовника, а затем начинает объяснять фотографу, как нас снимать. Я направляюсь к семье – они стоят рядышком у начала пирса. Раньше я считала, что без меня они смотрятся полноценно – три амбициозных, успешных юриста. Я в эту картину не вписываюсь. Однако сейчас мне кажется иначе. Когда я подхожу, все трое словно испытывают… облегчение? Будто я не балласт, а важная часть семьи.

– Ты… ты прекрасно выглядишь, Харпер, – говорит мне мама, изумляя меня второй раз за утро.

Я крепче сжимаю букет:

– Спасибо, мам.

И застываю в напряженном ожидании, когда вся эта хрупкая конструкция разрушится. Ко всем чертям! Непременно. Например, что мама захочет познакомить меня с каким-нибудь сыном подруги или предложит слегка поправить прическу. И спохватываюсь – ведь я приехала на свадьбу не одна и провела сорок пять минут у профессионального стилиста. И все же я ожидаю хоть чего-то…

Мама лишь смотрит на меня с улыбкой.

Наверное, впервые я не знаю, как вести себя. Обычно на пассивно-агрессивные реплики у меня уже готов колкий ответ. Однако как реагировать на молчаливую улыбку? К этому я не готова и смотрю на маму, пытаясь понять, не перепила ли она коктейлей «Мимоза». Затем перевожу взгляд на Амелию: в свадебном платье она просто ослепительна!

– Эми, как же ты прекрасна!

Глаза у Амелии вспыхивают от детского прозвища. Я почти никогда ее так не называю – но это часто делал папа.

– Спасибо, Харпер.

– Итак! – привлекает наше внимание фотограф Лиза. – Пожалуйста, встаньте рядышком. Невеста – посередине.

Так мы и делаем. Лиза просит Саймона придвинуться ближе, а Амелию – убрать фату набок.

Затвор раз за разом щелкает, и спустя несколько минут готовы сотни фотографий. Мы вчетвером. Я и Амелия. Амелия с мамой. Амелия с Саймоном.

Тут фотограф предлагает:

– Харпер, а теперь давай тебя с папой!

Я смотрю на Лизу, а потом – на маму. Она вся напряжена, словно ждет неизбежного взрыва.

И тут я понимаю: взрыв – это я.

Мама ожидает, что я поступлю так же, как и всегда. Я отказываюсь от семейных ужинов, а когда прихожу, сижу угрюмая. Я ясно даю понять, что в шаблон «счастливой семьи» вписываться не собираюсь.

– Это не обяза… – начинает Амелия.

– Хорошо! – говорю я. – Почему бы и нет?

Я подхожу к Саймону. Он, как и мама с Амелией, потрясен до глубины души.

К Саймону я отношусь неплохо. Хотелось бы, чтобы мама заново вышла замуж не так скоро. Однако я понимаю: она пыталась хоть немного вернуться к нормальной жизни, успокоиться. Они с Саймоном знакомы более десяти лет – вместе работают в окружной прокуратуре. Никогда не видела, чтобы они вели себя как влюбленная пара, однако выглядят они счастливыми. Раньше я полагала, что мама вышла за первого попавшегося мужика, но теперь думаю, что при мне они могли вести себя иначе. Ведь быть рядом со мной – все равно что ходить по тонкому льду.

Я встаю рядом с Саймоном и легонько улыбаюсь – и он отвечает мне тем же. Он никогда не пытался хоть как-то встроиться в мою жизнь – просто был где-то на заднем плане и уважал мои границы. Я всегда это ценила, а сейчас вдруг стыжусь. Возможно,