Неуловимая подача - Лиз Томфорд Страница 35

Я качаю головой, но он только продолжает.

– Ты и есть важная персона. Весь мир со мной согласен, так что можешь сколько угодно пытаться это преуменьшать, но я прав. Ты всегда хотела стать знаменитым кондитером?

– Нет, – честно отвечаю я. – Но я всегда стремилась к новым достижениям. Быть лучшей во всем, за что я берусь. Будь то софтбол, когда я была моложе, или моя нынешняя карьера. Я всегда стремилась к достижению поставленных целей.

– Зачем?

Я выдыхаю смешок.

– Боже, если бы я знала. Именно этому учат в нашем обществе, верно? Продолжать стремиться к лучшему, вместо того чтобы находить благодарность и покой там, где мы есть.

– Ну, теперь, когда ты сделала перерыв, ты чувствуешь хоть что-то из этого?

– Благодарность и умиротворение? – я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. – Думаю, я могла бы обрести большую благодарность и умиротворение, лежа с тобой в постели, Кай Родез.

Он разражается смехом.

– Черт, ты за словом в карман не лезешь!

Я улыбаюсь, испытывая непреодолимое желание рассказать ему все. У меня, как и у него, никогда не было возможности выговориться.

– Давление, – продолжаю я. – Это очень тяжело. Оно почти душит. Когда я только поступила в кулинарную школу, у меня были планы однажды открыть собственную маленькую пекарню. Место, где люди могли бы покупать мое печенье или пирожные, а я наблюдала бы за тем, как радость отражается на их лицах, когда они пробуют первый кусочек. Но после того как я пришла в индустрию, эта цель перестала казаться достаточно масштабной или впечатляющей. Вместо этого я окунулась в мир высокого класса, и теперь мои блюда едят только критики или гости, которые платят за это невероятные деньги. Я вижу, как люди анализируют каждый кусочек того, что я готовлю, вместо того чтобы наслаждаться, и, честно говоря, мне стало трудно вкладывать такую же любовь в свои блюда, не подвергая сомнению все, что я делаю, зная, что это будет оцениваться, а не доставит удовольствие.

Тишина в гостиничном номере становится удушающей. Кай лежит всего в нескольких дюймах от меня, но я все равно не смотрю на него. Уязвимость – это чувство, от которого я предпочитаю держаться подальше. Мой образ жизни не располагает к близким и долгосрочным дружеским отношениям. Мне уже очень давно не приходилось чувствовать себя уязвимой перед кем-то, и я годами избегала самокопания.

Он обхватывает широкой ладонью мое лицо и за подбородок поворачивает к себе.

– Почему ты до сих пор занимаешься производством элитных блюд, вместо того чтобы все упростить и открыть собственную пекарню, как ты и хотела?

Я сглатываю.

– Потому что то, чем я занимаюсь сейчас, находится на другом уровне. Да, график работы просто безумный, и, конечно, работа на кухне высокого класса может быть изнурительной, но я сделала себе имя. Думаю, что другие, просмотрев мое резюме, найдут его впечатляющим.

Он смотрит мне в глаза.

– А то, что думают другие, действительно имеет значение?

Есть лишь один человек, чье мнение для меня имеет значение, и этот человек находится по другую сторону этой стены. После всего, что он для меня сделал, он заслуживает замечательной дочери. Дочери, которая преуспевает во всем, за что берется.

– Ты когда-нибудь испечешь для меня? – спрашивает Кай, когда я не отвечаю. – Обещаю не судить и не анализировать.

Я усмехаюсь.

– Сначала ты хотел, чтобы я присматривала за твоим сыном, путешествовала с тобой, а теперь я должна для тебя готовить? Боже, что еще ты хочешь, чтобы я сделала?

Его большой палец скользит по моему подбородку, прежде чем коснуться нижней губы.

– Я хочу, чтобы ты еще раз меня поцеловала. – Он смотрит на мои губы. – Мне действительно понравилось целовать тебя, Миллс.

Я без колебаний подаюсь ему навстречу, и, словно в отрепетированном танце, его рука проскальзывает между мной и матрасом, притягивая меня ближе. Наши голые ноги скользят друг по другу, и он поднимает свои над моими, чтобы притянуть меня ближе.

Я облизываю нижнюю губу, готовая к тому, что он захочет продолжения.

– Мне тоже очень понравилось целоваться с тобой.

– Но мы не можем повторить это снова.

Неважно…

– Потому что, если я поцелую тебя еще, – продолжает он, – у меня такое чувство, что мне захочется делать это каждый раз, когда я тебя увижу.

Я выгибаюсь навстречу ему.

– Не вижу в этом проблемы.

– Проблема, когда я целую тебя, в том, что это только усиливает мое желание тебя взять, а я не занимаюсь сексом без обязательств, как раньше.

– Но секс без обязательств – это так весело.

Он издает смешок.

– Да, но с тех пор, как Макс…

– Ты не признаешь случайностей.

– В моей жизни больше нет ничего случайного. Теперь у меня есть тот, кто полагается на меня и мои решения.

– Опять.

Его переполняет понимание.

– У меня снова есть кто-то, кто полагается на меня, и у меня нет времени быть эгоистом. Ты сама сказала, что скоро уедешь, а в моей жизни было слишком много людей, на которых я рассчитывал. Я не могу снова подвергнуть себя или своего сына такому испытанию.

Конечно, не может. Не тогда, когда он пытается создать для Макса прочную и стабильную обстановку, в то время как я просто хорошо провожу время, пока не вернусь к своей реальной жизни и карьере.

– Я понимаю. – Я немного отодвигаюсь, давая ему место на кровати.

– Куда ты собралась?

– Даю тебе место. Ты только что сказал…

– Люди могут обниматься.

Мои брови взлетают вверх.

– Обниматься?

– Да, обниматься. Или ты никогда не слышала этого слова?

Я делаю паузу, колеблясь.

– Ты никогда раньше не обнималась? – спрашивает он.

– Нет. Я обнимаюсь с твоим сыном. Я просто никогда…

– Ты что, никогда раньше не обнималась с мужчиной?

– Мы можем перестать произносить слово «обниматься»? В твоих устах оно звучит как-то неправильно. Ты огромный и горячий, и за последние тридцать секунд ты произнес слово «обниматься» больше раз, чем я за всю свою жизнь.

На его губах появляется понимающая улыбка.

– Миллер Монтгомери, ты холодная, одинокая женщина. Иди сюда и обними меня.

– Перестань говорить «обними»!

Он тянется ко мне, но я дразняще отстраняюсь.

– Обними меня, Миллс.

– Отодвинься от меня! – Я извиваюсь на матрасе.

Смеясь, он тянется за мной, пока, наконец, я не отказываюсь от своей жалкой попытки бегства.

Его гигантское тело обхватывает мое, и я инстинктивно обхватываю его ногами. Как только его бедра оказываются в колыбели моих, наши улыбки исчезают.

Он приподнимается на руках ровно настолько, чтобы я могла видеть, что его внимание снова приковано к моим губам.

– Кай, – я сглатываю, проводя кончиками пальцев по его прессу, вырисовывая на нем бесконечные линии.

Его живот сжимается, я делаю резкий вдох, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы не приподнять бедра и не прижаться к нему в надежде почувствовать именно то, что мне до смерти хочется почувствовать.

Он хочет меня поцеловать. Я хочу, чтобы он меня поцеловал. А еще я очень хочу сбросить те несколько слоев одежды, которые разделяют нас там, где соединяются наши тела. Но по его измученному выражению лица я понимаю, что он ругает себя за то, что хочет меня, и хотя иногда я подвергаю его этой пытке, потому что это забавно, я не могу дать ему то, что он так жаждет получить. И после того, что он мне рассказал, становится ясно, что он не сможет держаться отстраненно, как я.

– Хорошо, – говорю я, снимая напряжение. – Я обниму тебя, но только потому, что не могу допустить, чтобы ты из-за этого ревновал меня к своему сыну.

Он морщит лоб от сожаления и облегчения, что ситуация не обострилась.

Кай переворачивается на спину, широко раскидывает руки и кладет мою голову себе на грудь. Я ложусь, обнимая его за талию.

Для меня это в новинку. У меня никогда раньше не было отношений, и я не из тех, кто задерживается после знакомства, но с ним… На удивление, я не испытываю отвращения.

– Ты заставляешь обниматься каждую женщину, которая делит с тобой постель?

– Я не могу сказать, когда в последний раз делил постель с женщиной.

Я поднимаю глаза, чтобы понять, о чем, черт возьми, он говорит.

– Не могу сказать, когда в последний раз был с кем-то.