Все закончится на нас - Колин Гувер Страница 3

Он сморщил нос, и это было очень сексуально. Я видела перед собой парня с двухсотдолларовой стрижкой, одетого в рубашку от Burberry, который корчил рожи.

– Значит, ты оказалась в чистилище Бостона, так? Здесь не слишком-то приятно.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

– Туристы обращаются с тобой как с местной, а местные как с туристкой.

Я рассмеялась:

– Вау! Очень точное описание.

– Я здесь всего два месяца. Я еще и до чистилища не добрался, поэтому твои дела получше, чем у меня.

– Что привело тебя в Бостон?

– Ординатура. И моя сестра здесь живет. – Он постучал ногой о пол. – Прямо под нами, на самом деле. Она замужем за бостонским технарем, и они купили весь верхний этаж.

Я посмотрела вниз.

– Весь верхний этаж?

Он кивнул.

– Этот счастливчик работает из дома. Ему даже не нужно вылезать из пижамы, а он зарабатывает сумму с семью нулями каждый год.

В самом деле счастливчик.

– А что за ординатура? Ты врач?

Он снова кивнул:

– Нейрохирург. Мне осталось меньше года ординатуры, и потом я стану настоящим врачом.

Стильный, умеет говорить, умный. И курит травку. Если этот вопрос не напрашивался сам собой, то мне бы осталось только гадать, какой напрашивался.

– Разве врачам можно курить траву?

Он фыркнул:

– Вероятно, нет. Но если бы мы время от времени не доставляли себе это удовольствие, то многие из нас перешагнули бы через этот парапет, можешь мне поверить. – Он закрыл глаза, как будто наслаждаясь ветром, обдувавшим ему лицо, и снова посмотрел перед собой. Он уже не выглядел таким устрашающим.

– Хочешь узнать кое-что, известное только местным?

– Разумеется, – откликнулся он, снова глядя на меня.

Я указала на восток.

– Видишь это строение? С зеленой крышей?

Он кивнул.

– За ним на Мелчер-стрит есть здание, на крыше которого стоит дом. Все по закону, просто дом построен на крыше. С улицы этого не видно, и здание настолько высокое, что многие люди даже не знают об этом доме.

Он явно был впечатлен.

– Правда?

Я кивнула:

– Я видела дом, когда рыскала в Google Earth, поэтому прочла о нем. Судя по всему, разрешение на строительство было выдано в 1982 году. Как такое возможно? Каково это, жить в доме на крыше здания?

– Вся крыша в твоем распоряжении.

Об этом я не подумала. Если бы у меня был такой дом, я бы посадила на крыше сад. И мне было бы где выпустить пар.

– Кто там живет? – спросил он.

– Никто не знает. Это одна из самых больших загадок Бостона.

Он рассмеялся и внимательно посмотрел на меня:

– Есть еще какая-нибудь большая загадка Бостона?

– Твое имя. – Как только я это произнесла, я тут же мысленно шлепнула себя ладонью по лбу. Это прозвучало как заигрывание. Мне оставалось только посмеяться над собой.

Он улыбнулся:

– Меня зовут Райл. Райл Кинкейд.

Я вздохнула, впитывая его имя.

– Замечательное имя.

– Почему ты говоришь это с такой грустью?

– Потому что я отдала бы что угодно за красивое имя.

– Тебе не нравится имя Лили?[1]

Я наклонила голову к плечу и выгнула одну бровь.

– Моя фамилия… Блум[2].

Он молчал. Я видела, как на его лице появляется сочувствие.

– Знаю-знаю. Это ужасно. Это имя для двухлетней девочки, а не для двадцатитрехлетней женщины.

– У двухлетней девочки останется то же имя в любом возрасте. Мы из своих имен не вырастаем, Лили Блум.

– К несчастью для меня, – сказала я. – А моя любовь к садоводству только усугубляет ситуацию. Я люблю цветы. Растения. Люблю что-то выращивать. Это моя страсть. Я всегда мечтала открыть цветочный магазин, но я боюсь, что, если это сделаю, люди не сочтут мое желание искренним. Они решат, что я пытаюсь капитализировать мое имя и работа флористом вовсе не работа моей мечты.

– Может быть, и так, но какое это имеет значение?

– Полагаю, никакого. – Я поймала себя на том, что шепотом произношу «Магазин Лили Блум», и заметила, что он улыбается. – На самом деле это замечательное имя для флориста. Но у меня диплом по бизнесу. Это будет шаг вниз, ты так не считаешь? Я работаю на самую крупную маркетинговую фирму в Бостоне.

– Иметь собственный бизнес – это ни в коем случае не шаг вниз, – сказал он.

Я подняла бровь.

– Если только он не разорится.

Он кивнул в знак согласия.

– Если только он не разорится. А второе имя у тебя какое, Лили Блум?

Я застонала, и он вскинул голову.

– Хочешь сказать, что будет еще хуже?

Я уронила голову на руки и кивнула.

– Роза?

Я покачала головой:

– Хуже.

– Вайолет?

– Если бы. – Я поморщилась и пробормотала: – Блоссом[3].

Он отреагировал не сразу.

– Черт подери! – негромко произнес он.

– Ага. Блоссом – это девичья фамилия моей матери, и мои родители решили, что это судьба, раз их фамилии схожи. Поэтому, когда родилась я, название цветка первым пришло им на ум.

– Твои родители, должно быть, настоящие чудаки.

Один из них. Был.

– Мой отец умер на этой неделе.

Райл посмотрел на меня:

– Отличный ход. Я на это не куплюсь.

– Я говорю серьезно. Поэтому я сегодня сюда и пришла. Думаю, мне просто нужно было.

Он с подозрением смотрел на меня какое-то время, чтобы убедиться, что я его не разыгрываю. Он не извинился за свои слова. Вместо этого в его глазах появилось чуть больше любопытства, как будто он мне поверил.

– Вы были близки?

Это сложный вопрос. Я опустила подбородок на руки и снова посмотрела вниз на улицу.

– Не знаю, – ответила я, пожав плечами. – Как дочь я его любила. Но как человек я его ненавидела.

Я чувствовала, что он какое-то время смотрел на меня, а потом сказал:

– Мне нравится твоя честность.

Ему нравится моя честность. Я наверняка покраснела.

Мы оба молчали, пока он не заговорил:

– Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы люди были более прозрачными?

– Это как?

Райл поддел большим пальцем кусочек отслоившейся штукатурки, потянул, пока она не отвалилась, и бросил вниз.

– У меня такое чувство, будто все притворяются не такими, какие есть на самом деле, хотя в глубине души мы все одинаково облажались. Некоторым из нас просто удается это скрывать лучше, чем другим.

Либо он уже был под кайфом, либо любил заниматься самокопанием. В любом случае меня это устраивало. Больше всего я любила разговоры, в которых не было настоящих ответов.

– Не думаю, что скрывать свои чувства – это плохо, – сказала я. – Голая правда не всегда красива.

Его взгляд задержался на мне.

– Голая правда, – повторил Райл. – Мне это нравится. – Он развернулся, ушел на середину крыши, отрегулировал спинку одного из шезлонгов у меня за спиной и устроился в нем. Он вытянулся во весь рост, заложил руки за голову и посмотрел вверх на небо. Я заняла соседний шезлонг и долго возилась с ним, пока не смогла лежать в той же позе, что и Райл.

– Скажи мне голую правду, Лили.

– О чем именно?

Он пожал плечами:

– Не знаю. О чем-то таком, чем ты не гордишься. Что поможет мне в душе почувствовать себя чуть меньшим лузером.

Он смотрел в небо, дожидаясь моего ответа. Мои глаза пробежались по линии его челюсти, по изгибу щек, по контуру губ. Его брови задумчиво сошлись на переносице. Я не понимала почему, но казалось, что ему был нужен этот разговор. Я подумала о его вопросе и попробовала найти честный ответ. Когда я его нашла, я отвернулась от него и тоже уставилась в небо.

– Мой отец бил мою мать. Меня – нет. Но когда они ссорились, он настолько выходил из себя, что поднимал на нее руку. Когда это случалось, всю следующую неделю, а иногда и две, он старался это компенсировать. Он приносил маме цветы или водил нас обеих в ресторан. Иногда он покупал мне что-нибудь, потому что знал, как я ненавидела их ссоры. Ребенком я ждала, когда они поссорятся. Ведь я знала, что если он ее ударит, то следующие две недели будут замечательными. – Я помолчала. Не думаю, что я признавалась в этом даже самой себе. – Разумеется, если бы я могла, то сделала бы так, чтобы он никогда ее не бил. Но в их браке побои были неизбежны,