Самая холодная зима - Бриттани Ш. Черри Страница 14

– Куда ты? – спросила она.

– Домой.

– Ты пьян.

– Спасибо, Капитан Очевидность, – саркастически ответил я.

Я злился, когда напивался. Как я уже сказал, я был дерьмовым другом. Я добрался до двери, но Саванна перегородила её.

– Отойди, Саванна.

– Это небезопасно, Майло.

– Я знаю, – повторил я.

Она положила руку мне на предплечье, оглядела комнату, придвинулась ближе и зашептала:

– Майло, я знаю, что тебе пришлось нелегко с тех пор, как умерла твоя мама, и я знаю, что первая годовщина…

– Не надо, – предупредил я. – Не продолжай.

Её голубые глаза помрачнели, но меня это не волновало. Как она смеет выглядеть грустной, когда у неё не было для этого причин? Её родители были ещё живы. Они до сих пор отмечали с ней дни рождения. Они всё ещё могли злиться на неё за её неправильный выбор. Они всё ещё говорили ей: «Я люблю тебя». Она ничего не знала о печали и о том, как она заражает каждый дюйм души человека. Она ничего не знала о кошмарах как днём, так и ночью. Она ничего не знала о том, что такое настоящая душевная боль. Чёрт, у неё всё ещё были живы бабушки и дедушки. Саванна сталкивалась со смертью только в кино. Я видел смерть вблизи и лично, смерть единственного человека, который значил для меня всё. Это казалось несправедливым. Опять же, кто сказал, что жизнь справедлива?

– Майло…

– Уйди, Саванна! – заорал я, пьяный, грубый и бессердечный.

Её глаза вспыхнули новыми эмоциями.

Она так и не сдвинулась с места, поэтому я сделал то, что должен был. Я положил руки ей на плечи, поднял её и отодвинул от двери.

Я дополз до своей машины и сел на водительское сиденье. Моё зрение то появлялось, то исчезало. Я не мог ни думать, ни видеть, поэтому не мог вести машину. А мне хотелось вести машину. Всё, чего я хотел, – это попасть домой.

Я выскочил наружу и посмотрел на небо. Было темно и шёл снег. Я не видел звёзд, но чувствовал снежинки. Мама любила снег. Зима была её любимым временем года. Зимой всё напоминало мне о ней.

Я пошёл по двору Саванны и позволил своему телу упасть на подушку из снега, выпавшего за последние несколько дней. Я раскинул руки и начал делать снежного ангела. Когда я был ребёнком, мама лепила со мной снежных ангелов. Потом она готовила нам домашнее горячее какао. Она всегда добавляла мне побольше зефира.

Мне очень нравился дополнительный зефир.

Мне должно было быть холодно. Я должен был дрожать или типа того.

Возможно, я дрожал. Возможно, я получил обморожение.

Может быть, я умирал.

Вот это был бы поворот сюжета.

Мои руки и ноги скользили вверх и вниз, образуя ангела на снегу, прежде чем я потерял сознание.

На следующее утро я проснулся в незнакомой постели. В комнате было темно, и моим глазам потребовалась секунда, чтобы сфокусироваться. На улице не рассвело. Я взглянул на себя и понял, что на мне чужая одежда.

– Какого чёрта? – пробормотал я, оглядываясь вокруг.

– Доброе утро, солнышко, – сказал голос.

Я поднял глаза и увидел Тома, сидящего за столом.

– Тебе потребовалось достаточно времени, чтобы проснуться.

– Где я?

– В моём скромном жилище. Вчера вечером я нашёл тебя без сознания в снегу, кинул в машину и отвёз сюда. Не спрашивай, как я снял с тебя одежду. – Он вздрогнул, будто у него был озноб, а потом попытался пошутить: – Я навечно напуган тем, что увидел.

Я был в доме Тома, в его одежде, и у меня жутко болела голова.

Во всяком случае, я не умер.

Проклятие.

– Будешь завтракать? – спросил он.

Я изогнул бровь, пытаясь определить, как сильно накосячил прошлой ночью.

– Не-а. Пойду домой.

Я поднялся с кровати, чувствуя приступ тошноты, но мне не хотелось торчать здесь слишком долго.

Я выглянул на улицу и увидел солнце.

Проклятие.

Я пропустил восход солнца.

«Прости, мама».

В этом-то и заключалась проблема: облажавшись раз, я вновь и вновь упускал важные вещи.

Том отвёз меня обратно к Саванне, где оставалась моя машина. Я поблагодарил его за помощь, а он ответил: «Обращайся». Похоже, он действительно мог мне помочь, что было странно. Этот парень даже не знал меня, но относился так, как будто мы были лучшими друзьями.

Подъехав к своему дому, я вздохнул, увидев папину машину в гараже. Он оставил его широко открытым и припарковался под углом. Накануне вечером он чуть не потерял сознание в снегу в нетрезвом виде. Должно быть, он подумал, что сесть за руль – хорошая идея.

«По крайней мере, я не поехал домой пьяным», – подумал я, словно пытаясь оправдаться. Хотя, если бы мог, я бы поехал, как мой тупой отец. Я был не лучше него. Я был как он во многих отношениях, что мне очень не нравилось. Мама говорила, что я точная копия отца. Мне всегда казалось, что это какое-то оскорбление, хотя, вероятно, подразумевалась похвала.

Я ненавидел те части себя, которые отражали его, и в последнее время эти части, казалось, двигались в ритмичной гармонии. Мы были пьяными и оторванными от мира.

«Яблочко от яблони».

Я вошёл в дом, и запах гари мгновенно ударил мне в нос. Я свернул за угол на кухню и застонал.

– Какого чёрта, папа? – рявкнул я, бросившись к духовке и вытащив чёрную как ночь пиццу.

Сгорела дотла. Вкуснятина.

Духовка безумно дымила, и я поспешил открыть окна, чтобы проветрить дом. Я был недостаточно быстр, потому что сработал пожарный детектор, эхо разнеслось по всему помещению. Я схватил газету и начал разгонять дым перед детектором, чтобы он быстрее выключился.

– Что, чёрт возьми, ты делаешь? – пробормотал папа, входя на кухню, всё ещё пьяный, протирая сонные глаза.

На нём был костюм, вероятно, тот же, в котором он ходил на работу два дня назад. Удивительно, что его ещё не рассчитали, но, судя по его виду, увольнение было уже не за горами.

– Твоя пицца готова, – пробормотал я, раздражённый, злой и грустный.

– Дерьмо. Забыл о ней. На минуточку прикрыл глаза.

– Ты мог все здесь сжечь. Ты должен быть умнее.

– Ты думаешь, что со мной можно так разговаривать? – рявкнул он, почёсывая свои взлохмаченные волосы. – Не забывай, кто здесь платит по счетам. Следи за своим языком. Понял меня?

Я не ответил, потому что мне было всё равно.

– Кстати об умных, мне позвонил твой дядя. Он сказал, что ты плохо учишься. Как мне это понимать?

– Это неважно.

– Это