Неуловимая подача - Лиз Томфорд Страница 13

Она отступает в сторону, протягивая руку к двери, ведущей в коридор, но я двигаюсь вместе с ней, загораживая выход.

– Пожалуйста, отойди.

– Куда ты пойдешь? – снова спрашиваю я. – Уже поздно.

Она на мгновение откидывает голову назад, чтобы успокоиться.

– У меня арендовано жилье. Мне нужно собрать вещи, чтобы завтра уехать в Чикаго.

– О. – Что ж, это хороший знак. Она возвращается в мой город. – Значит, увидимся в воскресенье? У меня дома.

Она смеется, но в ее смехе столько разочарования.

– Сначала ты не хотел, чтобы я присматривала за твоим сыном. Теперь хочешь. Решайся, Родез. Что ты выберешь?

Проклятие, отличный вопрос. Она думает, я, черт возьми, соображаю, что делаю? Я хочу, чтобы Макс был в безопасности. Я хочу быть тем, кто обеспечит его безопасность, но я не могу быть с ним двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Я хочу, чтобы он был счастлив, но также не хочу, чтобы его сердце было разбито через два месяца, когда эта женщина уйдет.

Я снимаю кепку, разочарованно провожу ладонью по голове и разворачиваю ее козырьком назад.

– Миллер, я не знаю.

– О боже мой! – Она вскидывает руки. – Я так от тебя устала. Отойди.

Она отскакивает в сторону, чтобы добраться до двери. Не задумываясь и не произнося ни слова, я протягиваю руку, чтобы остановить ее, но она делает движение в одну сторону, а я – в другую, слишком быстро, так что вместо того, чтобы безопасно обхватить ее под мышками, обе мои руки оказываются на ее груди.

Мы замираем у двери, я стою, обхватив ее руками за грудь.

Взгляд зеленых глаз Миллер скользит по моим рукам и возвращается обратно. На мгновение она замолкает, ничего не говоря, пока, наконец, не прочищает горло.

– Ты так и собираешься держать их там всю ночь, или…

– Черт. – Я отдергиваю руки, опускаю их по швам и сжимаю в кулаки, чтобы не прикоснуться к ней снова, потому что, черт возьми, до чего же приятно к ней прикасаться.

Моя кожа горит, все нервы в напряжении. Я почти забыл, каково на ощупь женское тело, как приятно чувствовать в ладони тяжесть женской груди. При воспоминании об этом у меня покалывает пальцы.

Господи. Проклятие, насколько я жалок, если случайное прикосновение к женской груди – это самое интересное, что случалось со мной за последние девять месяцев?

– Тебе нужно потрогать их еще раз? – интересуется Миллер, и только когда мое внимание переключается на нее, я понимаю, что мои глаза блуждают по всему ее телу, размышляя, фантазируя. – Если прикосновение к моей груди заставляет тебя охренеть, пожалуйста, не стесняйся.

– Прости… Я… Это вышло случайно.

– Ты ведешь себя так, будто никогда раньше не прикасался к женской груди. У тебя есть ребенок. Я очень надеюсь, что в тот вечер, когда ты зачал малыша, ты держал кого-то за грудь.

– Уверен, что так и было, просто… Извини.

Миллер смягчается, больше не пытаясь убежать, но теперь я чувствую себя жутким стариком, который стоит перед дверью и отказывается отпустить ее после своего рукоприкладства.

Я отодвигаюсь в сторону, давая ей пройти, и она молча подчиняется.

– Увидимся в Чикаго? – в отчаянии спрашиваю я, прежде чем она окончательно выходит за дверь.

Миллер на мгновение замирает, прежде чем обернуться.

– Кай, – выдыхает она. Ее голос звучит мягко, и по одному только тону я могу сказать, что мне не понравится ответ, который я сейчас получу. – Этим летом у меня много дел, из-за которых я слишком нервничаю. Я не могу справляться с твоим стрессом в придачу к своему собственному. Я считала, что смогу сделать это для своего отца, хотела сделать это ради него, но не думаю, что у нас что-то получится. – Она успокаивающе улыбается мне. – У тебя потрясающий ребенок. Ради вас обоих, я надеюсь, ты научишься отпускать поводья.

Проклятие.

У меня так много вопросов, которые я хочу задать. Из-за чего она нервничает? Что я могу сделать, чтобы она передумала?

И есть еще одна часть этого уравнения – Монти.

Боже, мой брат был прав. Я сварливый придурок, потому что кто еще мог все испортить? Монти был так добр ко мне и к моей семье, и все, чего он хотел, – это провести лето со своей дочерью.

И мой сын. Проклятие. Моему сыну она понравилась.

Сколько ночей я не спал, гадая, как на него повлияет то, что он вырос в мужской бейсбольной команде? Впервые за его короткую жизнь ему по-настоящему понравилась женщина, он почувствовал себя с ней комфортно, а я своей дурью ее отпугнул.

Я наблюдаю за тем, как Миллер уходит по коридору, смотрю, как она заходит в лифт, и не перестаю удивляться тому, что всего несколько часов назад я желал, чтобы она ушла, а теперь, когда это произошло, я отчаянно хочу, чтобы она осталась.

7

Миллер

– Пап, не нужно стелить диван. Сегодня я буду спать в своем фургоне.

Наклонившись, чтобы дотянуться до пальцев ног, я разминаю спину, нуждаясь в отдыхе после двадцатичетырехчасовой поездки. Последнее, что я хочу делать после такого долгого сидения, – это спать на диване. Матрас в моем фургоне гораздо удобнее.

– Ты можешь занять мою кровать, – настаивает он.

– Я не буду спать на твоей кровати.

– И ты не будешь спать в своем фургоне в центре Чикаго.

Я смиренно вздыхаю.

– Может, разберемся с этим позже?

– Идет. Как прошла поездка?

– Хорошо. Легко.

– И как долго ты пробудешь в городе?

Я ждала подобного допроса, но, что бы я ни сказала, папа не станет слушать. Да, я согласилась приехать в Чикаго из Майами лишь для того, чтобы успокоить его, но мои первоначальные планы постепенно доехать до Западного побережья остались в силе. Большую часть времени он будет проводить на поле или в других городах во время игр, так какой мне смысл торчать в Чикаго, если я не поеду с ним, чтобы помочь с Максом?

Он расхаживает по кухне, доставая продукты, хотя знает, что через две минуты после начала готовки я все возьму на себя. Эммет Монтгомери великолепен во многих вещах, но приготовление пищи в это число не входит.

– Хочешь поговорить о том, что произошло прошлой ночью? – спрашивает он.

– Не-а.

– Ладно. Давай все равно об этом поговорим.

– Кай – это уже слишком, – быстро выпаливаю я. – У этого парня нет ни капли спокойствия.

Отец стоит у плиты и разбивает яйца на сковороду. Его спина вздрагивает от смеха.

Я без колебаний подхватываю этот смех.

– Тебе следует потренироваться, – говорю я ему, выуживая из яичницы скорлупу, пока она не зажарилась.

– Скажи спасибо, что я ужасен на кухне. Это причина, по которой ты делаешь в своей жизни что-то настолько удивительное. Обложка журнала «Еда и вино», Милли? Невероятно.

Его голос, как всегда, сочится гордостью, но я стараюсь не слишком много думать о статье или награде, которую я только что получила. Мне нужно вернуться на кухню и попрактиковаться, чтобы никто не дышал мне в затылок.

Возможно, это и к лучшему, что помочь Каю слишком сложно. У меня есть другие дела, на которых мне нужно сосредоточиться.

Я забираю у отца лопатку, официально принимая командование на себя.

– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом, кроме выпечки?

– Конечно. Давай поговорим о Кае.

– Да легко.

– Что случилось прошлой ночью?

Я бросаю на него многозначительный взгляд.

– Я просто хочу, чтобы ты знал, что у тебя ужасный вкус на людей, потому что твой любимый игрок – самый плохой. Он сказал, что не желает знакомиться со мной поближе после того, как я целый день ухаживала за его сыном.

Потом он звонил мне бесчисленное количество раз, но я не стала слушать голосовые сообщения. Я предполагаю, что они были отправлены под давлением моего отца, и я не собираюсь выслушивать его вынужденные извинения.

Достав из холодильника несколько фруктов, я нарезаю их, не спуская глаз с нашей яичницы и одновременно засовывая пару ломтиков хлеба в тостер, снова погружаясь в заботу об отце, как делала это в детстве.

– Он немного усердствует с опекой, – признается отец.

– Это еще мягко сказано.