Мэри Стюарт - Девичий виноград = Дерево, увитое плющом Страница 17

Я замерла перед дверью.

С самого начала этой истории я ни разу так не жалела о том, что совершаю подлог. То, что казалось интересным приключением и разумным поступком в Ньюкасле, простым на Вышке и головоломкой, которую нужно решить, только что на дворе, в жизнерадостной красивой комнате, пахнущей домом, показалось безобразным действием. Теперь я не могла рассматривать этот дом как приз, который нужно выиграть для Кона, или ставку в собственной игре. Он наполнился жизнью, дыханием многих поколений людей. В облезлой гостинице Ньюкасла, когда за плечами была одинокая и беспросветная жизнь в Канаде и дурацкая работа, когда основное занятие — мечтать о будущем, все выглядело по-другому. Но здесь мир второсортных интриг стал совершенно неуместным. Солнце светит сквозь занавески, пахнет свежим хлебом, цыплята пищат в корзине… При чем тут фантастический заговор, придуманный в облезлой спальне ирландским искателем приключений и его толстой женщиной с мягкими жадными руками? А сейчас она поставила противень и двигалась ко мне.

Лиза с Коном, должно быть, заметили мои сомнения, но кроме них там никого не было. За полуоткрытой дверью в комнате для мытья посуды шумела вода, и звенели столовые приборы. Миссис Бэйтс, надо полагать. Очевидно, с инстинктивным тактом скрылась на время моей встречи с новой хозяйкой Вайтскара.

И очень хорошо, что она так поступила. К моему удивлению основательная, всегда достойная доверия Лиза из нас троих заметнее всего потеряла самообладание. Обычно бледные щеки горели, хотя, может быть, и от жара плиты. Она шагнула вперед и растерянно застыла, будто потеряв слова. Кон сказал: «Вот и она, Лиза. Приехала рано, и я ее встретил у ворот. Попробовал объяснить, как мы ей рады, но, может, у тебя получится лучше. Пока она встречу с домом рассматривает, как испытание своего рода. — Все это он изрекал с очаровательной улыбкой, по-братски похлопывая меня по плечу. — Аннабел, это моя сводная сестра Лиза Дэрмотт. Она ухаживала за всеми нами, да ты это знаешь».

«Мы уже побеседовали по телефону, — сказала я. — Как поживаете, мисс Дэрмотт? Я очень рада с вами встретиться. Приятно возвращаться… Полагаю, незачем вам это объяснять».

Она взяла меня за руку. Улыбалась, но глаза были испуганными, а мягкая ладонь дрожала. Заговорила она, впрочем, вполне естественно: «Мы вам действительно рады, мисс Винслоу. Вам, наверное, странно приветствовать меня так в своем собственном доме, но прошло так много времени, и я стала тоже себя чувствовать здесь, как дома. Поэтому разрешите сказать, что все счастливы снова видеть вас здесь. Мы… Вы знаете, я говорила вчера. Мы думали, что вы умерли. Можете представить, какое это важное событие».

«Очень приятно это слышать, мисс Дэрмотт».

«Надеюсь, — сказала она уже спокойнее, — вы будете называть меня Лизой».

«Конечно. Спасибо. И вы тоже не говорите «мисс Винслоу». Мы родственницы, или почти родственницы, не знаю?» Я улыбнулась. Как только я заговорила, стук в соседней комнате прекратился. За полуоткрытой дверью воцарилась настороженная тишина. Я подумала, не звучит ли наш разговор слишком высокопарно. Если бы я действительно впервые знакомилась с Лизой, несомненно, ситуация казалась бы не менее чудной. Было бы, прямо говоря, нечего сказать.

Я продолжала беседу, собственный голос казался мне слишком высоким, торопливым и легкомысленным. «В конце концов, я здесь вроде незнакомки, такое возникает ощущение после всего этого времени. Уверена, вы на меня реагируете лучше, чем я заслуживаю. Конечно, это ваш дом, больше чем мой, теперь точно так можно сказать. Я и не помню, чтобы здесь было так мило. Очень хорошо вы здесь все устроили — новые занавески, новая краска… Цыплята те же самые, они всегда были частью мебели… О, та же самая чайница, я так рада, что ее не выбросили! — Лиза определенно не упоминала такого мелкого предмета, но он явно существовал на свете намного дольше меня и был совершенно безопасной темой. — И какая плита! Потрясающе! Когда ее поставили?»

«Пять лет назад». Лиза ответила коротко, почти угрюмо. Кон наблюдал за мной с веселым уважением, а она явно думала, что я чересчур разбушевалась, учитывая тишину в соседней комнате.

Я улыбнулась и двинулась по комнате. «Господи, старое кресло-качалка… и так же скрипит. — Я им немножко поскрипела, кот открыл зеленые глаза, посмотрел на меня и закрыл опять. Я почти естественно засмеялась и погладила его. — Мой милый дом. Крепкий паренек, а что случилось с Тибби?»

«Помер от старости, — ответил Кон. — Я похоронил его под твоей сиренью».

«Он бы помер задолго до этого от среднего возраста, если бы все было по-моему. — Лиза вернулась к столу, перекладывала горячие рогалики и не смотрела ни на меня, ни на

Кона. Похоже, ей стало легче, как только она нашла себе занятие. — Кошки слишком хорошо знают, что их место в доме».

«Вы не пытались держать Тибби на улице?»

«Тибби, — сказал Кон жизнерадостно, — так был преисполнен важности по тому поводу, что он твой, что пришлось разрешить ему жить в твоей спальне. Про Тибби не волнуйся. В конце концов, он покорил и Лизу и прожил жизнь в величайшей роскоши и почете».

Я улыбнулась и погладила кота. «Не как Флаш?»

«Флаш?» Это Лиза. Я почувствовала, что она волнуется, будто я неожиданно перепутала роль.

Кон улыбнулся. «Собака Элизабет Баррет. Когда Элизабет однажды утром исчезла, в точности, как Аннабел, ее отец попытался уничтожить ее маленькую собачку в отместку».

«А… Понятно».

Он посмотрел на меня. «Нет, Аннабел, не как Флаш. Месть не была нашей… первой реакцией».

Я пропустила это мимо ушей. «А этот? Какие у него права на лучшее кресло в кухне?»

«Томми? Толстый лентяй? — Лиза определенно нервничала. Разговор о кошках явно не соответствовал обстановке. Лизина тевтонская натура требовала, чтобы мы продолжали выполнять поставленную задачу, клали кирпич за кирпичом и добавляли хорошо обоснованной лжи, удерживая сооружение в равновесии. Она сказала, почти грубо: — Видит Бог, я выкидываю его достаточно часто, но он возвращается, а у меня сегодня нет времени им заниматься».

Кон продолжил лениво: «Он более сильная личность, чем ты, Лиза, дорогая. — Он, очевидно, как и я, верил, что кирпичи обмана можно соединять и не относящимися к делу разговорами. — М-м-м, неплохо. Сегодня это съедобно. Полагаю, это значит, что их делала миссис Бэйтс?»

Мрачное выражение его сестры неожиданно превратилось в восхищенную улыбку, которую она приберегала только для него. «А ты с маслом, Кон, давай. Или подожди до чая. Ты что, никогда не вырастешь?»

«А миссис Бэйтс здесь?» — спросила я.