Огонь в его объятиях (ЛП) - Диксон Руби Страница 30

Мои горестные мысли, должно быть, передались ей. Эмма издает тихий звук и поднимает голову, устало моргая, глядя на меня.

— Зор?

Один звук моего имени на ее губах доставляет мне удовольствие. Я недостоин ее. Стыд пронзает меня насквозь. «Моя пара. Я искренне, глубоко извиняюсь. Я не заслуживаю тебя».

Она трет лицо и садится.

— О чем ты говоришь? — спрашивает она. Ее глаза расширяются. — О, тебе не следовало бы лежать на спине. Ты повредишь свои швы.

«Швы?» — я не понимаю, что она имеет в виду.

Она садится и поправляет одеяло.

— Я зашила твои раны, чтобы они заживали должным образом. Перевернись на живот и дай мне взглянуть на них.

Я делаю, как она приказывает, потому что я очарован ее твердыми, решительными манерами. Даже сейчас она не делает вид, что боится меня. Я причинил ей вред. Я помню ее страх. Почему она сейчас так спокойна? Привыкла ли моя Эмма к тому, что мужчины причиняют ей вред? Я думаю о других членах ее странной семейной группы, и мне снова хочется перегрызть им глотки. Как люди могут быть так жестоки к своим женщинам?

Но потом она встает и уходит, и ее округлый зад мелькает передо мной. Между ее бедер все еще влажно от нашего недавнего спаривания, и я все еще достаточно собственнический дракони, чтобы видеть это и хотеть прижать ее к себе и затолкать свое семя обратно в нее своими когтями, чтобы заставить ее взять меня всего. Предъявить на нее права во всех отношениях.

Но я причинил ей вред. Я не заслуживаю ее.

Эмма возвращается из соседней части гнезда — кухни, по ее мнению, — и приносит с собой миску с водой и полотенца. Она кажется счастливой, как будто одно мое присутствие приносит ей радость.

«Мне кажется, что ты довольна, — оцениваю я ее реакцию. — Почему?»

— Почему я довольна? Серьезно? — Смешок Эммы завораживающе красив. Она так полна радости, моя пара. Мне нравится это в ней. — Потому что ты проснулся впервые за несколько дней и тебя не лихорадит? Это значит, что я, в конце концов, не убила тебя своим ужасным уходом. — Она макает тряпку в воду, а затем отжимает ее. — Сказать, что я испытываю облегчение, было бы грубым преуменьшением.

Она рада, что я жив… даже после того, как я причинил ей вред. Странно. Я желаю смерти тем, кто пытался причинить ей вред. Как она может так легко прощать? Я остаюсь неподвижным, когда она кладет мокрую ткань мне на спину. Прохлада воды приятно ощущается на моей огрубевшей коже. «Мои мысли… они сбиты с толку. Я многого не помню».

— Все в порядке, — говорит она, нежно проводя влажной тканью по моей спине. — У меня все было под контролем.

«Правда? — Ее непринужденные слова о контроле только усиливают мое чувство вины. — Ты вся в синяках. Я причинил тебе боль. — Я не могу остановить поток этих мыслей, равно как и стыд, который я испытываю, признаваясь в подобном. — Я недостоин быть твоей парой».

— Причинил мне боль? — Ее лоб морщится, когда она смотрит на меня сверху вниз. — Ты имеешь в виду швы? — Она дотрагивается до линии роста волос. — Они там уже несколько дней. Это Саша ударила меня, а не ты.

«Не это. Твои руки. Твои ноги. Ты вся в отметинах».

Она удивленно опускает глаза, а затем негромко смеется.

— Ой. Нет. Я упала. На самом деле, я довольно сильно упала, пока ты был без сознания. В одной из этих квартир лестница промокла насквозь, и я провалилась сквозь нее. К тому же, ты не самый легкий человек, которого можно протащить на тачке через весь город. — Ее улыбка яркая и дружелюбная, открытая.

Я копаюсь в ее мыслях в поисках упрека или гнева. Такового нет. «Значит, я не причинил тебе вреда?»

Ее глаза расширяются от удивления, как будто такое ей в голову не приходило.

— Никогда! Признаюсь, я была немного напугана, когда ты сорвался и потащил меня через весь город, истекая кровью и отказываясь со мной разговаривать. Было бы здорово, если бы мы могли пропустить повтор этого, — она протягивает руку и похлопывает меня по предплечью. — Но не волнуйся. Ты не причинил мне вреда. Если бы ты это сделал, я бы бросила твою задницу, — едко говорит она. В ее тоне слышится веселье. — И я бы не стала часами зашивать тебя в надежде, что это что-то изменит. — Выражение ее лица смягчается, а в мыслях сквозит беспокойство. — Твои крылья…

«Они разорваны. Я знаю это. Это была необходимая жертва, чтобы уберечь тебя». — Мне больно от их потери, но рядом со мной моя пара, и она цела. Я не могу зацикливаться на том, что я потерял. Эмма каждый день учит меня, что я должен смотреть на то, что у меня есть, и не зацикливаться на том, чего у меня нет. «Это не имеет значения».

Она выглядит расстроенной моими словами.

— Для меня это важно. Ты поранился, пытаясь спасти меня. И теперь я беспокоюсь, что ты больше не сможешь летать. — Ее губы сжимаются, и она бросает на меня решительный взгляд. — Может быть, они заживут настолько, что ты все еще сможешь летать. Мы просто должны дать этому время.

Я не знаю, верю ли я ей. Прямо сейчас моя спина словно охвачена огнем. «Посмотрим».

— Ты помнишь что-нибудь об этом? Если крылья были повреждены в прошлом, можно ли их починить настолько, чтобы ты смог снова летать? — Ее взгляд умоляющий, когда она смотрит на меня. — Это возможно, верно?

Мне очень не хочется ее разочаровывать. «Я не помню. Прямо сейчас мои мысли только о тебе».

Ее лицо вспыхивает, и я чувствую исходящее от нее смущение.

— Тебе нужно успокоиться. Я не хочу, чтобы ты тянул эти швы.

«Я потянул швы, когда забирался на тебя верхом?»

Она задыхается.

— Зор!

Я удивлен — и доволен — той реакцией, которую получаю. Я чувствую ее мысли, и она одновременно шокирована моими словами и испытывает прилив вожделения. Я сразу же вижу вспышку воспоминаний о ней, о моем рте на ее влагалище и о моей руке, прижимающей ее к себе. О том, как я перевернул ее, а затем приподнял ее бедра, и о напряженной волне, которую она почувствовала, когда я вошел в нее…

Я стону. Ее воспоминания свежи и сильны, и я хочу получить их все. Или… мы могли бы сделать новые. Я думаю о том, как она подошла ко мне в яме и оседлала меня, заявляя, что я принадлежу ей. Я никогда не думал, что такое возможно, и я очарован этим — и ею самой. Она не похожа ни на одну другую женщину, и я рад, что она моя. «Будем ли мы спариваться?»

Ее мысли сразу же становятся неодобрительными.

— У тебя спина ободранная и красная. Тебе нужно лечь на живот и побыть так некоторое время. Я не хочу, чтобы ты причинял себе еще больше боли.

У меня действительно болит спина, но еще больше я недоволен тем, что ей не нравится мысль о продолжении спаривания.

«Я хочу прикоснуться к тебе, — говорю я ей с рычанием. Даже сейчас потребность в ней — это медленно нарастающая голодная боль. — Я хочу заявить на тебя права и запомнить это».

— Я тоже этого хочу, — едко говорит она мне. — Но я также хочу, чтобы ты прекратил истекать кровью и разрушать мою тяжелую работу.

Такая свирепая. Меня это забавляет. Я сделаю то, что она хочет… на сегодня.

***

Я слабее и устал больше, чем сам думаю. Я снова засыпаю, пока она промывает мои раны, и дремлю весь день. Несколько раз я просыпаюсь, и она наливает мне в руки воду, настаивая, чтобы я выпил. Я так и делаю и несколько минут прислушиваюсь к ее мыслям. Приятно слышать, как другой разум соединяется с моим собственным, особенно такой практичный, как у нее. Она сидит, зашивает порванную рубашку и что-то напевает себе под нос. Ее мысли заняты и полны вещей, которые нужно сделать. Нужно расставить ловушки, чтобы поймать еду, ей нужно раздобыть еще припасов и еще лекарств для моей спины. Она нетерпеливо ждет, когда красные драконы перестанут летать над головой, чтобы она могла приступить к работе, и ее мысли переключаются с ее задач на меня. Я могу сказать, что она беспокоится о моих ранах. Это одновременно и странное ощущение, и приятное. Я должен был бы защищать ее, заботиться о ней, и все же именно она контролирует ситуацию.