Песня Обманщика (ЛП) - Маклеод Саманта Страница 30

Затем я отступил назад, скрестил руки на груди и уставился на груду камней, пока пыль не осела. Все слова, которые я никогда не говорил Ане и Фалуру, застыли на моем языке, медленная ярость тлела в моем животе. Когда бледный свет зари начал разливаться по камням могилы моей семьи, я решил, что пора уходить. Я вытер глаза и пошел по мокрой от росы траве в сторону деревни.

Они только что проснулись, жители этого города. Я не стал утруждать себя иллюзиями. Мои руки и лицо были испачканы могильной грязью, волосы — диким огненным венком над головой, а губы испещрены шрамами от того, что гном Брок зашил мне рот. Жители деревни, увидев меня, ахнули и попятились. Некоторые из них закрывали глаза, некоторые кричали.

Аня всегда называла меня красавчиком.

Но, конечно, она никогда по-настоящему не видела меня.

Не обращая внимания на деревенских жителей, я направился прямиком к самому большому длинному дому, где стоял вождь, тыча пальцем в огонь и разглагольствуя о темной магии и злых силах. Длинный дом гудел от утренней суеты, но при моем появлении все стихло. Они попятились, когда я подошел к их драгоценному меду и схватил самую большую бочку, подняв ее на плечи. Несколько человек ахнули из темноты.

Когда я повернулся к двери, мне преградил путь высокий, дородный мужчина с сердитыми, налитыми кровью глазами. Я ударил его изо всех сил. Его лицо согнулось внутрь, как старая льняная простыня. Тонкие красные брызги наполнили воздух, когда его тело рухнуло к моим ногам. Больше никто не пытался меня остановить. Я перешагнул через его тело, поправил бочонок с медом и вышел из их длинного дома.

Я медленно поднялся по ступеням, высеченным в склоне холма, и сел на то самое место, где впервые спросил Аню, как ее зовут. Большинство жителей деревни теперь толпились внизу, наблюдая за мной с осторожного расстояния. Я осторожно поставил бочонок с медом на траву, постучал по нему, наполнил свою бутыль и выпил все одним большим глотком. Затем я вытер рот и глубоко вздохнул, чувствуя, как нити магии сжимаются вокруг моих кулаков.

Я все поджег.

Здания. Лодки. Даже мокрая от росы трава горела передо мной.

Люди кричали, но недолго.

Я сидел на склоне холма и пил их мед, пока не почувствовал, что больше не могу стоять и поддерживать огонь в очаге. 

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Мне потребовалось много времени, чтобы осознать, что Локи перестал говорить.

Лампы в кофейне гасли одна за другой. Локи молчал. И тут я разрыдалась.

Я отбросила беспокойство и наклонилась вперед, пока не смогла обнять Локи за плечи. Когда он обнял меня в ответ, я разрыдалась. Мои плечи тяжело вздымались на его груди, и слезы ручьями текли по щекам, впитываясь в черную рубашку Локи. Он запустил пальцы в мои волосы и прижался щекой ко лбу, удерживая меня, пока я, наконец, не смогла взять себя в руки.

— О, черт, — пробормотала я. — Вот дерьмо, Локи! О, мне так жаль!

Я встретилась с ним взглядом и на мгновение увидела, что он тоже плакал. Затем воздух закружился от магии, и он снова стал безупречно, неприступно красив.

— Моя дорогая, — прошептал он. — Боюсь, что женщина, которая здесь работает, собирается нас убить. Они закрылись больше часа назад.

— Верно.

Я попыталась вытереть глаза бумажной салфеткой. Она развалилась у меня в руках. Локи протянул мне мягкий носовой платок, бог знает откуда, помогая подняться на ноги. Мы зашаркали к двери, прижавшись друг к другу, и я попыталась извиняющимся тоном улыбнуться женщине за стойкой. Она действительно выглядела так, словно хотела нас убить.

Когда мы вышли из «Священного варева», улицы были темны и безмолвны. Холодный серый туман из залива Сан-Франциско клубился вокруг наших лодыжек. Я прислонилась к мужу, и он обнял меня за плечи. На улице было не очень холодно, но я все равно поежилась.

— Я действительно спас Идунну, — сказал Локи, когда мы прошли весь квартал.

Я кивнула, пытаясь привести в порядок свои беспорядочные мысли. Нет, я никогда не слышала никаких историй о деревне, которую уничтожил Локи. Но я слышала об Идунне и ее яблоках, о Хель и Ангрбоде, об орлином облике Тьяцци.

Мимо нас пророкотала машина, скользя сквозь туман. Я взглянула на Локи, когда свет фар осветил его бледное лицо. С таким же успехом он мог быть в маске.

— Не то чтобы это имело значение. — Слова падали с его губ, как камни. — Идунна так и не простила меня. Никто из них так и не простил меня.

Мы, молча, завернули за угол дома. Туман клубился и плыл между нашими ногами. Я попыталась придумать, что бы такое сказать, что угодно, но мои слова казались пустыми и бессмысленными. Как же мне его утешить? Мой жизненный опыт, накопленный за тридцать один год, был совершенно ничтожен перед лицом долгих веков его жизни. Я с трудом сглотнула и прижалась к нему всем телом, желая, чтобы мои прикосновения могли передать то, что я не могла найти слов, чтобы выразить.

С невидимых ветвей над нами донесся резкий и нежный крик пересмешника, словно он снова и снова повторял в ночи полузабытое имя. Локи поднял голову, и я подумала, что он может видеть то, что скрывает от меня тьма.

Мы свернули за угол между Сикомор-стрит и Эвкалипт-драйв. Желтый свет нашего фонаря на веранде тепло сиял в двух коротких кварталах отсюда. Я заколебалась, заставляя Локи остановиться.

— Локи. — Я повернулась к нему лицом. — Я… не думаю о тебе хуже.

Его губы изогнулись в улыбке. Я почувствовала, что он собирается что-то сказать, но его спина напряглась, и он отвернулся.

— Она плачет… — сказал он.

… И мы оба вдруг оказались под светом фонаря на нашей собственной парадной лестнице. Дверь распахнулась прежде, чем я успела взяться за ручку. Крики Аделины вырвались наружу, заполнив воздух между нами. Локи пронесся мимо меня, пока я моргала в ослепительном свете нашей собственной гостиной. Стефани одарила Локи очень теплой, приветливой улыбкой, которую он полностью проигнорировал. Он взял Аделину из рук Стефани и вышел из комнаты, тихо напевая. Я не узнавала ни слов, ни даже языка, но мелодию знала. Теперь я знала ее очень хорошо.

«Шиповник и Роза».

Я заплатила Стефани и рассеянно выслушала ее мучительно подробный рассказ о прошедшем вечере, вплоть до самой последней смены подгузников. К тому времени, как я поблагодарила ее и вывела за дверь, я была совершенно измотана.

В спальне Аделины было тихо. Дверь была открыта, и звуки успокаивающей музыки, сыгранной на арфе, доносились через дверь! Компакт-диск «Детские сны» был пустой тратой денег. Ночник Аделины в виде черепашки отбрасывал слабый зеленый свет на коридор.

Локи стоял спиной ко мне, обхватив руками перила кроватки нашей дочери. Аделина спала перед ним, завернувшись в свое розовое одеяльце со звездочками. Я видела только ее крошечное бледное личико между гладкими деревянными перилами. Ее глаза были закрыты, а сморщенный розовый бантик рта слегка приоткрылся.

Никогда еще в мире не было ничего столь совершенного.

Неожиданно из темноты моего сознания возник еще один образ. Крутые скалы, резко вздымающиеся над бурлящим, голодным океаном. У меня перехватило горло. Я прижала руки к груди, будто это движение могло остановить боль в груди. Если бы это была моя семья в бурлящей пене Северной Атлантики, мой муж и новорожденная дочь…

— Я бы тоже так поступила, — сказала я.

Мой голос удивил меня. Он звучал жестко и холодно, наполненный яростью другой жизни.

Локи расправил плечи и повернулся ко мне лицом. Выражение его лица было мрачным и непроницаемым. С таким же успехом мы могли бы говорить о погоде для всех эмоций, которые выглядят преданными.

— Не хочешь посмотреть? — спросил он.

Я понятия не имела, о чем он говорит, но не колебалась.

— Хочу.

Локи взял Аделину на руки так нежно, что она даже не пошевелилась, и мое сердце сжалось от яростной комбинации любви и ревности. Мне просто казалось несправедливым, что он мог держать ее, не разбудив, или заставить ее уснуть, когда она была в истерике в моих объятиях. Пока я смотрела, Локи прижал ее маленькое, спеленатое тело к своим рукам, а затем потянулся ко мне. Его руки казались совсем другими, грубыми и неровными на моей коже. Во второй раз за этот вечер я задалась вопросом, все ли с ним в порядке.