Отец на час. Работает спецназ (СИ) - Коваль Лина Страница 25

— Смотри, — резко дергает чашечки вниз.

Груди выпадают и бесстыдно колышутся. Недолго. Их сразу же обхватывают уверенные мужские ладони. Сжимают хорошенечко. Так, что бабочки в животе снова в строю.

Я изумленно взираю на то, что он со мной делает, и неожиданно понимаю — мне это нравится.

Нравится не сама грудь, ее форма, крупные ареолы или цвет сосков, а именно сочетание всего этого с сильными жилистыми руками Влада.

Будто этого ингредиента мне и не хватало...

Глава 28. Федерика

— Красиво! — восхищается Влад, продолжая умело тискать мои мягкие дыньки. — Хочу тебя, Федерика Тореодоровна… Пи-и-издец как хочу. Как бы в штаны, как юнцу безусому, не спустить.

Ну вот…

Грубость же несусветная, а между ног влажно становится.

И горячо-горячо. Сейчас закипит.

После многолетнего секса с Колей исключительно в миссионерской позе вдруг совершенно искренне пугаюсь. А что, если я вообще… извращенка?.. Ну из тех, которые бельевыми веревками во время секса обматываются и кончают по три раза.

Как их там… шиба… нутые.

Нет.

Шибари!..

Кажется, так называется.

Большие пальцы Влада водят медленные хороводы вокруг моих сосков, выбивая из головы последние здравые мысли.

— Мы ведь опаздываем, — еще сопротивляюсь, убирая его руки, но уже как-то вяло.

Неубедительно даже для себя.

— Мы быстро... Так… в прилеске погуляем… В чащу уже не пойдем, обещаю.

Тянет на кровать и, не снимая платья, с видом Александра Македонского сдергивает с меня трусы.

Отдаюсь этому новому удивительному чувству и представляю себя действительно красивой женщиной.

Мечтой бравого спецназовца.

С каким-то тихим восторгом наблюдаю, как Влад стремительно раздевается. Ничего не упускаю. Ни малейшей детали. Мускулатура, короткие светлые волоски, которыми покрыто крепкое тело, возбужденный внушительный член.

Только на шрамы стараюсь не смотреть, чтобы не расстраиваться.

— О-ох, — выгибаюсь, когда Отец опускается на меня и сразу же таранит нежные, набухшие от возбуждения лепестки.

Ладно…

Обхватив каменные плечи, по-кошачьи царапаю спину. Постанываю.

— Вот так-то, — Влад хрипит на ухо, вколачиваясь что есть силы. — Хорошая моя ромашка. — Отстраняется, приняв упор на руки, и завороженно глазеет на колышущиеся груди.

Я, смущаясь, собираю их по центру, чтобы смотрелись попристойнее, но Владислав Алексеевич расценивает этот жест по-своему.

— Да-а… Посжимай их.

— Влад… — пытаюсь возмутиться.

Смеется.

— Стеснительная какая. — Накрыв мои ладони своими ручищами, помогает.

И трахает. Трахает. Трахает.

По-другому просто не скажешь.

Мощно, грубовато, сокрушительно.

Сочетание фрикций на теле и внутри вызывает оглушительный шторм в голове, не менее впечатляющий прилив влаги между ног и бурное извержение оргазмом. Будто пружина, встроенная в тело, разжимается и улетает куда-то в космос.

— Кончаешь тоже как начальница. Вне очереди.

Он заводит мои руки за голову, крепко-накрепко вжимая запястья в матрас.

Чувствую себя распятой и не сразу понимаю, что делает Влад это намеренно: чтобы не закрывала ему вид своими жуткими допотопными комплексами.

— Влад…

Собираю картинку перед глазами, пока горячие бедра пошловато шлепают о мое подрагивающее тело. Чувствую, что мужской оргазм уже близко, и кусаю губы.

— Вот так идеально. — Спецназовец нависает, замирает, шумно дышит. — М-м-м… Да…

Придавливает, кончая.

— Ох…

Опять смеется.

— Это… это значит: погуляли в прилеске? — смущенно спрашиваю, ласково поглаживая короткий ежик из жестких волос на затылке.

Влад целует мое плечо, небрежно вытирает пот с лица полой платья и обворожительно подмигивает:

— Это мы с тобой, вообще, так… полянку потоптали.

*

В целом день выдается прекрасным. Не знаю, уж заслуга ли это Влада или того, что я наконец-то позволила себе отпустить контроль.

Моя душа будто легче становится. Невесомее.

Хочется петь, пританцовывать и носить летние платья, поэтому дома меняю свои примятые тяжелым спецназовцем «ромашки» на легкомысленный сарафан с клубничками.

Долго кручусь перед зеркалом.

Выглядит инфантильно, но ведь я дома?..

До вечера успеваю немного поработать в кабинете и приготовить здоровый ужин. Правда, молчаливый и уставший после танцев Леон, едва завидев младших сестер и Влада, решительно отодвигает тарелку и вскакивает со стула.

— Спасибо, мам, — бурчит вполголоса.

Я тут же расстраиваюсь.

Подростковый возраст — такое время. Я и до развода часто ловила себя на мысли, что сын все больше отстраняется. Детский психолог заверила: это нормально. А для мальчиков даже нужно. Важный этап сепарации, из-за которого я грущу.

— Поужинай с нами, Лео, — все-таки прошу.

Он чмокает меня в щеку.

— Я наелся!..

С сожалением смотрю, как сын уходит, и тут же забываюсь с мамскими хлопотами.

Эльза тараторит, что у нее совсем скоро будут соревнования по плаванию, и скидывает уже привычный ободок с кошачьими ушками, а Маша усаживается на пол играть с оклемавшейся после родов Каринкой. Ее котята мирно спят в коробке.

Отправляю всю компанию, кроме настоящих кошек, мыть руки и накрываю на стол.

Вздрагиваю, когда чувствую прикосновение сзади.

— Клубнички?.. — хрипит Влад на ухо и стискивает грудь.

Видимо, тело воспринимает этот жест как рефлекс, поэтому я зажигаюсь изнутри и ерзаю бедрами по каменному паху.

— Поужинай с нами, — прошу небывало мягким голосом и отодвигаюсь, чтобы опустить в его тарелку второй стейк лосося.

— Я с удовольствием. — Влад откашливается и садится за стол. — Это что? Кабачок? — Хватает вилку и поглядывает на меня загадочно.

В его глазах тоже поволока. Мы оба как заколдованные. Полянка была волшебной.

— Цукини, — смущаясь отвожу челку от лица.

Вздыхает как-то обреченно.

— Что за привычка все усложнять… Кабачок ведь.

Я хихикаю.

Я. Хихикаю.

Невероятно.

— Слово «цукини» происходит от итальянского «цукка». В переводе что-то вроде маленькой тыквы или кабачка.

— Слушай, а вкусно, — он пробует и хвалит.

Я, кажется, страшно краснею. Как девчонка, которая впервые приготовила для своего парня.

Вот так вот.

Я — девчонка. Он — парень.

А возраст — это просто цифры, которые никому не нужны.

— Как дела в садике, Маш? — спрашиваю у дочки чуть позже.

— Нолмально, — хмурится.

Я замечаю недовольный вид и мягко уточняю:

— Нормально? Это значит — что-то случилось? Может, расскажешь?

Они с Владом переглядываются. Видимо, обсудили в машине по пути домой. Эльза жует свой ужин так, будто куда-то опаздывает.

— Ломик делется, — признается Машка, складывает руки на груди и дуется.

— Хм… дерется? — удивляюсь, посматривая на Отца. — А ты жаловалась Варваре Сергеевне? Что она говорит?

— Валвала Селгеевна сказала: «Сами лазбилайтесь. У меня на носу плимелка».

— Примерка? На носу? — округляю глаза.

— Проверка, Маш, — Влад поправляет и продолжает сосредоточенно поглощать цукини.

Любуюсь им чисто по-женски. Неужели такие мужчины бывают?.. Добрый, сильные, порядочные.

— Пловелка, да. — Маша смешно морщится.

— Но ведь все равно надо разобраться. Почему Рома дерется? Может быть… ты его обзывала? — предполагаю.

Пухлые щечки алеют.

Врать моя четырехлетняя принцесса еще не научилась.

— Что ты ему сказала, Маш?..

— Только плавду, мамочка. Ломик — очкалик.

— Оч… что? — удивляюсь. — Маш, мы ведь разговаривали с тобой, что все люди разные. Если бы мы все были одинаковыми, то было бы скучно.

— Это уж точно, — Влад усмехается.

— И вообще, где ты это услышала?

Мария-Франческа переводит неуверенный взгляд на Влада.

Даже слов не надо.

— Владислав Алексеевич… Я, кажется…