Эрика Леонард Джеймс - На пятьдесят оттенков светлее Страница 20

— Для меня? — спрашивает он удивленно. Я застенчиво киваю. Он берет коробку и нежно трясет ее. Он улыбается своей мальчишеской, ослепительной улыбкой и садится рядом со мной на кровать. Наклонившись, он хватает мой подбородок и целует.

— Спасибо тебе, — говорит он с застенчивой радостью.

— Ты, пока, не должен открывать это.

— Мне понравится это, чтобы это ни было. — Он смотрит на меня, его глаза светятся. — Я не получаю много подарков.

— Сложно покупать тебе вещи. Ведь у тебя есть все.

— Я владею тобой.

— Владеешь. — Я улыбаюсь ему. «Ох, как ты владеешь, Кристиан».

Он делает короткие манипуляции с оберточной бумагой.

— «Nikon»? — Он смотрит на меня с недоумением.

— Я знаю, у тебя есть компактная цифровая камера, но эта для… эмм… портретов и тому подобное. Она поставляется с двумя объективами.

Он моргает на меня, все еще не понимая.

— Сегодня в галерее тебе понравились фотографии Florence D’elle. И я помню, что ты говорил в Лувре. И, конечно, были и те, другие фотографии. — Я сглатываю, стараюсь изо всех сил, чтобы не вспомнить изображения, которые я нашла в его шкафу.

Он задержал дыхание, его глаза расширились как два прожектора, и я второпях продолжила, пока он окончательно не потерял терпение.

— Я думала, ты мог бы… эмм… хотел бы, сфотографировать… меня.

— Фотографии. С тобой? — он в изумлении смотрит на меня, не обращая внимания на коробку на коленях.

Я киваю, отчаянно пытаясь оценить его реакцию. Наконец, он смотрит вниз на коробку, его пальцы прикасаются к иллюстрации камеры на передней панели, с очаровательным почтением.

О чем он думает? О, это не та реакция, которую я ожидала, и мое подсознание смотрит на меня, как будто я одомашненное сельское животное. Кристиан никогда не реагирует так, как я ожидаю. Он смотрит вверх, его глаза наполнились чем, болью?

— Почему ты думаешь, что я хочу этого? — Спрашивает он, ошеломленный.

Нет, нет, нет!

— Ты сказал, что ты любишь это. Не так ли? — Спрашиваю я, отказываясь признать мое подсознание, которое ставит под сомнение, что кто-то хочет моих эротических фотографий. Кристиан запускает руку в волосы. Он выглядит таким потерянным. Он делает глубокий вдох.

— Для меня, те фото были, как страховка, Ана. Я знаю… Я обращался с женщинами, как с вещью так долго, — говоря это он делает неловкую паузу.

— И ты думаешь, что фотографируя меня… ммм… сделаешь меня вещью? — Я делаю полный выдох и кровь отступает от моего лица.

Он закатывает глаза.

— Я так растерялся, — шепчет он. Когда он снова открывает глаза, они широкие и осторожны, полные сырых эмоций.

Черт? Это я виновата? Мои вопросы о его биологической матери? Пожар в офисе?

— Почему ты так говоришь? — Шепчу я, комок подступает к горлу. Я думала, он был счастлив. Я думала, мы были счастливы. Я думала, что сделала его счастливым. Я не хотела запутать его. Хотела ли я? Мой мозг начинает закипать. Он не видел Флинна почти три недели. Так, что ли? Это причина, к разгадке? Вот дерьмо, я должна позвонить Флинну? И в этот самый момент меня осенило, это из-за меня — пожар, вертолет, «Чарли Танго», водный мотоцикл… Он взволнован, взволнован из-за меня; видя синяки на моей коже… Он обеспокоен ими весь день, выбит из колеи, потому что не привык к чувству вины из-за причиненной им боли. Меня осенило.

Он пожал плечами и опустил взгляд на моё запястье на котором браслет, который он купил днём ранее. Вот в чём дело!

— Кристиан, ЭТО не имеет значения, — я подняла вверх свое запястье, показывая что синяки проходят. — Я чувствую себя с тобой в безопасности. Вчера — это было замечательно! Мне понравилось! Перестань грузиться по этому поводу. Я люблю грубый секс, и я уже тебе говорила об этом. — Я моментально краснею, но стараюсь справиться с нарастающей паникой.

Он сканирует меня взглядом, и я понятия не имею, что творится в его голове. Может он обдумывает мои слова. Я даже не догадываюсь.

— Это все из-за пожара? Ты думаешь это как-то связано с аварией «Чарли Танго»? Ты по этому поводу встревожен? Поговори со мной, Кристиан, пожалуйста.

Он уставился на меня и не говорит ничего, между нами снова воцарилось молчание, как сегодняшним днем. Твою мать! Я знаю, что он не собирается со мной говорить.

— Не зацикливайся на этом, Кристиан, — ругаю я его тихо, и слышу свои слова, которые перебивает воспоминание из недавнего прошлого; его слова об этом дурацком контракте. Я продвигаюсь, беру коробку с его колен и открываю ее. Он наблюдает за мной, как будто я — увлекательное существо с другой планеты. Зная, что камера подготовлена чрезмерно услужливым продавцом и готова для снимков, я вытаскиваю ее из коробки и снимаю крышку с объектива. Я навожу камеру на него, и его красивое и озабоченное лицо заполняет кадр. Я нажимаю на кнопку и держу ее нажатой, — десять фотографий, тревожных выражений Кристиана, фиксируются в цифровом виде для потомков.

— Тогда, я буду тебя снимать. — Шепчу я, нажимая кнопку. На последней, губы до сих пор дергаются, почти незаметно. Я нажимаю снова, и на этот раз он улыбается… Небольшая улыбка, но все-таки улыбка. Я еще раз нажимаю на кнопку, и вижу передо мной его физически расслабленным и надутым, — это его смешная, надутая поза, заставляет меня хихикать. О, благодарю Небеса, — Господин Непостоянный вернулся, — и я еще никогда не была так рада его видеть.

— Я думал, что это мой подарок, — угрюмо бормочет он, но думаю он дразнится.

— Ну, это должно было быть весело, но, видимо, это символ угнетения женщин. — Я отдаляюсь, продолжая делать снимки и смотреть, как развлечение появляется на его лице в очень близком снимке. Затем его глаза темнеют, и выражение его лица меняется на выражение хищника.

— Ты хочешь быть угнетенной? — шепчет он вкрадчиво.

— Нет, не угнетенной, — шепчу я в ответ, отдаляясь снова.

— Я мог бы давить на вас долгое время, миссис Грей, — угрожает он хриплым голосом.

— Я знаю, что вы можете, мистер Грей. И вы это делаете достаточно часто.

Его лицо омрачается. Дерьмо. Я опускаю камеру и смотрю на него.

— Что случилось, Кристиан? — Мой голос сочится разочарованием. — Скажи мне!

Он ничего не говорит. Хах! Он так взбешен. Я снова поднимаю свой взгляд на камеру.

— Скажи мне, — настаиваю я.

— Ничего, — говорит он, и внезапно исчезает из моего видоискателя. Одним быстрым и гладким движением, он сметает коробку камеры с пола кабины, хватает меня, и толкает на кровать. Потом садится верхом на мне.

— Эй! — Восклицаю я, и продолжаю фотографировать его; как он улыбается мне с темными намерениями. Он хватает камеру за объектив, и фотограф становится объектом; в то время, как он целится в меня «Никоном», нажимая на кнопку.