Начало нас (ЛП) - Джеймс Лайла Страница 18

— Удочерение предъявляет множество строгих требований, Грейсон. Ты не сможешь просто удочерить ее, когда тебе исполнится восемнадцать. Это не так. Возможно, тебе даже потребуются годы, чтобы доказать, что ты можешь должным образом о ней заботиться. Удочерение — непростая система для работы. У нее есть шанс обрести постоянную семью прямо сейчас, вместо того, чтобы оставаться в приемной семье.

— И у меня, черт возьми, нет выбора, — кричу я, гнев и безнадежность пробегают по моему телу. — Вы не спрашиваете моего разрешения. Ее удочерят, даже если я этого не захочу.

Разлучение братьев и сестер — печальная реальность системы приемных семей.

Диана поворачивается ко мне лицом. Ее темно-карие глаза добры и полны сочувствия. 

— Подумай, что для нее лучше.

— Я для нее самое лучшее.

Она склоняет голову набок. 

— Ты? Перестань на секунду упрямиться и подумай. Что нужно Наоми, кроме тебя и любви, которую ты можешь ей дать?

Она нуждается во мне.

Но ей также нужен стабильный дом.

Она нуждается во мне.

Но ей нужна семья, которая сможет ее обеспечить. Одежда и игрушки. Большие дни рождения и большие Рождества.

Она нуждается во мне.

Но ей не придется беспокоиться о следующем приеме пищи.

Она нуждается во мне.

Но ей также нужны взрослые люди, которые смогут быть для нее матерью и отцом.

Я ей нужен…

Но ей нужно больше, чем я могу ей предложить.

Наоми заслуживает большего.

Она заслуживает того, чего я не мог получить… и того, чего я не могу иметь.

Целая семья. Место, которое она может назвать домом. Семья, которой она гордится.

— Это несправедливо, — шепчу я прерывисто. — Она — все, что у меня осталось.

Диана тянется вперед и обнимает меня за плечи, притягивая меня в свои объятия. 

— Что мне делать, если ее у меня нет? Кто я, если не ее старший брат? Она нужна мне.

Больше, чем она нуждается во мне.

Плотина прорывается, и такое ощущение, будто мою душу разбил ураган. Я остался разбитым и пустым…

Слезы текут по моим щекам, и я тихо плачу в объятиях Дианы. Меня пугает сама мысль о потере Наоми. Это меня расстраивает, и боль трагически невыносима.

— Микаэль и Рехья — замечательные люди, — говорит мне Диана, потирая мне спину. Ее прикосновения почти успокаивают, но ничто не может успокоить бурю в моем сердце. — Микаэль — мой брат, и я знаю… поверь мне, я знаю, что они любят Наоми как свою собственную. Она недостающая часть их семьи. Они не знали, что ждали ее, но в тот момент, когда Рехья увидела Наоми, она просто поняла. Она сказала, что это неоспоримая связь. Наоми прекрасно с ними ладит, пока они ее воспитывают. Удочерение — последний шаг на пути к тому, чтобы дать твоей сестре жизнь, которую она заслуживает. Микаэль и Рехья готовы держать тебя в курсе того, как Наоми подрастет. Картинки и видео. Возможно, мы даже сможем запланировать твой визит к ней.

Все мое тело трясется. 

— У нее сегодня день рождения.

— Я знаю. Они сделали это официально и расскажут ей сегодня. Сюрприз на день рождения, — объясняет она.

Семья для Наоми.

Я позволил слезам продолжать течь. Моя сестра заслуживает этого. Наоми слишком много повидала в своей молодой жизни. И я не хочу, чтобы ее невиновность была еще больше испорчена, чем уже есть. Она достойна такой любви. Семья.

Ее семья.

Я вырываюсь из объятий Дианы.

А я? Думаю… мне придется пройти этот путь в одиночку.

Я наблюдаю за Рехью и Наоми вместе. У них одинаковые косы, и их улыбки такие искренние — я знаю, в мире Наоми это правильно. Это ее сказка, та, которую она заслуживает.

— Зачем вы привели меня сюда? — спрашиваю я, не отрывая взгляда от этой пары. — Показать мне это… и рассказать мне все это?

— Потому что мне нужно, чтобы ты увидел свою сестру счастливой. Я думаю, это точка, которая тебе нужна, чтобы теперь ты мог сосредоточиться на себе.

Себе? Что это вообще значит?

Как будто Диана может читать мои мысли, она кладет руку мне на колено и нежно похлопывает меня. 

— Ты хороший парень, Грейсон. Независимо от того, кто твои родители, несмотря на твою ситуацию и то, как ты вырос. У тебя доброе сердце. Ты умный и сильный. Но сейчас ты еще ребенок. Сосредоточься на учебе. Сосредоточься на своем будущем. Сосредоточься на построении себя. Ты не сын своей матери или своего отца. Стань мужчиной, которым однажды будет гордиться твоя сестра. Докажи, что все не правы.

Наоми сонно трет глаза, а затем зевает. Я борюсь с желанием встать и схватить ее, как всегда делаю, когда она спит. Она засыпала у меня на руках, пока я читал и нежно ее укачивал. Микаэль продвигается вперед раньше меня и берет на руки мою сестру. Он держит ее на бедре, улыбаясь.

Мое сердце болит, когда я вижу, как Наоми кладет голову ему на плечо и закрывает глаза. В этом моменте есть что-то блаженное, но мне больно. Мое тело переходит от холода к горячему, а затем снова к холодному. Меня лихорадит, но при этом я дрожу изнутри. Рехья и Микаэль смотрят друг на друга с шокирующим удовлетворением. Как будто завоевать доверие сестры – это для них благословение. И действительно, это так.

Теперь я понимаю — что Диана пыталась мне сказать.

Взяв лежащую рядом с собой пачку розового зефира, я отдаю ее Диане. 

— Можете вы дать ей это? Это ее любимая вещь, и я купил ее на день рождения.

Я улыбаюсь, мое сердце бьется в горле. Мои глаза горят непролитыми слезами, но я отказываюсь их больше проливать. 

— Это все, что у меня есть.

Зефир — это все, что я могу ей дать.

Диана забирает его у меня, а затем снова притягивает меня к себе. Она крепко обнимает меня, прежде чем отпустить.

 — Ты хороший парень, Грейсон. И я знаю, что однажды ты вырастешь прекрасным джентльменом.

Я едва могу сосредоточиться на ее словах.

Я не знаю, что делать с тем, что она только что сказала.

Хороший парень? Прекрасный джентльмен? Что это вообще должно означать?

Как я могу быть кем-то … если я только что потерял единственную цель своей жизни?

***

Три недели спустя

Солнце только что село, а здесь уже шумно, потно и многолюдно. Я иду глубже в темный переулок. Воздух горячий и мускусный, а запах почти резкий. Но я не позволяю этому сдерживать меня. Это место - дерьмовая дыра, но это мое единственное утешение.

Единственное, что кажется правильным в данный момент, хотя я знаю, что все это неправильно.

Сгибая пальцы, я раскрываю и закрываю кулак. Я прохожу мимо толпы и направляюсь к Роану. Сегодня вечером его растрепанные светлые волосы собраны в мужской пучок. Роан видит, что я приближаюсь, и на его лице почти мгновенно появляется ухмылка. 

— Записать твое имя на сегодняшний вечер?

— Поставь меня на первое место, — говорю я, мой голос резче, чем обычно.

Мне нужно это.

Чувствовать себя человеком.

Чтобы снова почувствовать себя живым.

Роан кивает, а затем дружески сжимает мое плечо, что мне не нравится. Я пожимаю его руку, моя челюсть сжимается. Я не хочу, чтобы меня кто-то трогал. 

— Знаешь, ты слишком молод, чтобы быть здесь, — говорит он, приподняв брови. — Но никто, кроме меня, этого не знает.

— Это имеет значение? Кому-нибудь интересно?

Он пожимает плечами, его улыбка становится шире. 

— Неа. Все дело в деньгах. И ты хорошо дерешься.

Я знаю, что хорошо дерусь. Мой рост шесть футов два дюйма, я все еще расту и вешу почти 190 фунтов. Я выше и крупнее большинства парней моего возраста. Нет, я выше и крупнее большинства взрослых мужчин.

Толпа расступается передо мной, и рев становится громче, словно гром для моих ушей. Звук вибрирует в моей груди, и я чувствую его с каждым вдохом.

Удар. Удар. Удар.

Мне здесь не место, но это единственное место, где я чувствую себя живым. Говорят, что боль – это то, как наше тело говорит нам, что что-то не так. Но для меня физическая боль напоминает мне, что я не умер. Я гонюсь за чем-то, что, как я знаю, неправильно: принуждением, которое тянет меня на безрассудный путь, но это кажется таким правильным.