Твоя кровь, мои кости (СИ) - Эндрю Келли Страница 15

Когда он упал, то ударился лицом о бетон, саданувшись подбородком так сильно, что разбил губу до крови.

Он лежал ничком на полу подвала, челюсть болела, мышцы ныли, воздух был пропитан запахом гнили. Он попытался перевернуться на спину и обнаружил, что его ноги сведены судорогой и бесполезны. Наверху, в доме было тихо, и он тоже, чувствуя, как медленно возвращаются ощущения в суставах, когда осознавал невозможное.

Его кандалы поддались.

Он знал, что нужно Уэстлок, чтобы сотворить свою магию, знал, какие составы необходимы для пробуждения земли. Уайатт же нет. Не намеренно. И все же широкие корни старой ивы на стене были изъедены черными язвами, из открытых ран в коре сочились грибки. Промозглый запах разложения пропитал все вокруг, будто дерево начало гнить изнутри.

Он не знал, как долго оставался там, прежде чем, наконец, нашел в себе силы выпрямиться. К тому времени совсем стемнело, и прямоугольник неба, видневшийся в окне, стал темно-бархатным. Он прислонился к ржавой колонне лалли, разминая пальцы, пока не почувствовал характерный хруст кости — пока игольчатое онемение, характерное для паралича, не начало исчезать из его конечностей.

Вокруг валялись кусочки яблока. Белая мякоть окислялась, превращаясь в коричневую. Маленькие черные домашние муравьи собирались в рой. Он смахнул их и съел все до последней дольки, чувствуя тошноту в желудке и кислый привкус во рту. Потом потянулся, пока позвонки не встали на место.

За все это время Уайатт так и не спустилась вниз.

Когда, наконец, к нему вернулось достаточно сил, чтобы подняться на ноги, он пополз наверх. Ноги у него были парализованы, и он передвигался ползком, опираясь руками о перила. Кровь шумела в ушах, вызывая головокружение и частичную слепоту, иголки истощения пронзали его конечности, пока тело пыталось снова собраться воедино.

Он, пошатываясь, прошел на кухню и обнаружил, что там пусто, только чашка чая остывает на кухонном столе. Гостиная была такой же заброшенной, пианино выглядывало из-под своего призрачного чехла. Разминая затекшее плечо, он, ковыляя, направился к лестнице..

Далеко ему уйти не удалось. Когда он завернул за угол, его встретили серебристая вспышка и свист чего-то тяжелого, летящего по воздуху. Он выбросил вперед руки как раз вовремя, чтобы схватиться за деревянную колотушку. Тяжелый клин топора остановился всего в дюйме от его виска, и в темноте он оказался нос к носу с Уайатт.

Он выгнул бровь, глядя на нее.

— Ждешь гостей?

Ее глаза были убийственными, яркими, как бриллианты, и обвиняющими.

— Я подумала, что-то могло проникнуть за пределы защиты.

— Защита не повреждена, — заверил он ее. — Это всего лишь я.

— И от этого я должна почувствовать себя лучше? — Она безрезультатно дернула топор. — Как ты выбрался?

— Отпусти, и я расскажу.

— Сначала ты.

— Не я пытался расколоть твою голову, как дрова. — Когда он попробовал поднять топор повыше, она подхватила его и чуть не врезалась в него. — Отпусти, Уайатт.

— Нет.

На кухне зазвонил телефон. От звонка у него по спине побежали мурашки. В темноте прихожей Уайатт посмотрела на него.

— Это Джеймс.

Имя подобно штопору вонзилось ему в грудь.

— Не отвечай.

— Что? — спросила она. — И дать тебе возможность ударить меня в спину, пока я разговариваю по телефону? Я тебя умоляю.

— Я уже говорил… я не причиню тебе вреда.

Невысказанное слово повисло между ними. Одновременно и обещание, и угроза. На кухне телефон издал еще один пронзительный звонок. Она без предупреждения выпустила топор из рук, и он, пошатнувшись, отступил на шаг, ощутив на себе всю тяжесть топора. Она была уже на полпути к кухне, когда он прислонил его к плинтусу и побежал за ней трусцой.

— Уайатт. — Его походка была неуверенной, кости поражены артритом. — Уайатт, не снимай трубку.

— Он просто хочет знать, в порядке ли я.

— Ему все равно, в порядке ты или нет. — Он встал перед телефоном как раз в тот момент, когда раздался третий, навязчивый звонок. — Он звонит не за этим.

— Ты так думаешь? — Она сердито посмотрела на него. — Знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я должна убить тебя. Что, если дойдет до этого, я должна лишить тебя жизни, прежде чем у тебя появится шанс лишить жизни меня. Как думаешь, он сказал бы мне это, если бы ему было все равно?

У Питера скрутило живот.

— Да, — произнес он, как только телефон замолчал. На кухне воцарилась тишина. Никто из них не пошевелился. — Так вот почему у тебя был топор?

— Я же говорила тебе, — сказала Уайатт, — я думала, кто-то проник через защиту. Не знаю, заметил ли ты, но с тех пор, как я вернулась, моей жизни постоянно угрожали. Ты, лесные твари, человек-птица, зверь.

Он вскинул голову.

— Что ты сказала?

— Зверь, — повторила она. — Из леса.

Страх пробежал у него по спине.

— Откуда ты о нем знаешь?

— Потому что группа людей в плащах рассказала мне о нем, как же иначе? Они сказали, что если я тебя не выдам, то придет лесной зверь и заберет тебя силой.

— Сколько?

— Сколько что?

— Сколько человек было в лесу, Уайатт?

— Я не знаю. — В ее взгляде промелькнуло раздражение. — Пять. Может, шесть?

— Семь, — сказал он с болезненной уверенностью. Семь — за семерых членов гильдии, которых он привел к смерти после того, как Уайатт и Джеймс ушли. Семь — за семь тел, которые он похоронил. За семь могил с семью трупами, готовыми к воскрешению. Если они были там, это означало, что зверь берет дело в свои руки.

А это означало, что у них было меньше времени, чем он думал.

Телефон на стене зазвонил снова. На этот раз, когда Уайатт потянулась, чтобы ответить, он схватил ее за запястье.

— Не надо.

Они стояли лицом к лицу в темноте, телефон без конца насмехался над ним, ее пульс бился под подушечками его пальцев. Кровь Уэстлоков стучала отбойным молотком прямо под ее кожей. Когда она вырвалась из его хватки, ее пульс остался позади, как эхо.

— Давай заключим перемирие, — поспешил предложить он.

Она надела браслет на запястье, в ее взгляде читался гнев.

— Ты ударился головой? С чего бы мне соглашаться на это?

— Потому что у тебя нет другого выбора.

— Всегда есть другой выбор. — Когда звонки прекратились, она повернулась к нему спиной и направилась в прихожую. Оставив его наедине с навязчивой идеей, ладонью он все еще ощущал биение ее пульса. Она уже почти ушла, когда он окликнул ее.

— Нам было по семь лет, когда ты заставила нас с Джеймсом спать в твоей комнате. Ты была убеждена, что под твоей кроватью водятся монстры. Джеймс говорил тебе, что это невозможно — ничто по-настоящему чудовищное не может поместиться в таком маленьком пространстве, — но ты настаивала, что темнота становится еще больше, когда ты оказываешься в ней.

Она не взглянула на него, но и не ушла. Одной рукой она держалась за дверной косяк, а все, кроме кончиков пальцев, было спрятано в вязаном манжете ее свитера.

В темноте раздалось отрывистое тявканье койота, а затем затихло, погасло, как пламя под внезапным порывом ветра. Холодок пробежал по коже Питера и остался.

— Ты не ошиблась, — сказал он. — Зверь живет в этих пространствах — между небесами, где тьма настолько непроницаема, что не видно конца. И если он проникнет в дом, все будет кончено. Он проникнет в твою голову. Он разнесет твой разум вдребезги, пока ты не перестанешь понимать, что реально, а что нет.

Она повернулась к нему лицом, пока он говорил.

— Это он с тобой сделал?

Вопрос пронзил его насквозь. Он подумал о том первобытном шепоте, который прошелся по его позвоночнику, — «Она бросила тебя. Она бросила тебя» — о том, как разлетелось вдребезги стекло ее зеркала под его кулаком, о том, как тела членов гильдии корчились в тончайшей паутине. И, наконец, он вспомнил, как Джеймс Кэмпбелл стоял на коленях, а в его глазах плыла непроглядная чернота.

Он все еще ощущал призрачный пульс Уайатт подушечками пальцев. Он разрывался между желанием вырвать его из себя или вшить в кожу.