Хочу тебя снова Страница 10

Катя

Не знаю, как другие женщины, но, думаю, как и я, они стесняются об этом говорить. Точнее, это не стеснение, а стыд. Стыд, что ты допускаешь подобное, что такая слабая и никчёмная. Может, и слабая, но когда тебе с детства внушают, что женщина должна подчиняться мужчине, что главу семейства надо во всём слушаться, ещё и показывают на примере всю твою жизнь, то ты невольно впитываешь это всё в себя.

И нет, мой папа никогда не поднимал руку на маму, но он очень строгий человек. Никогда не смела перечить ему, не слушать или нарушать его правила. Если сказано – в девять вернуться домой, то так и должно быть, иначе из дома вообще не выйдешь. А может, поэтому мама и счастлива, что всегда его слушала и делала, как он говорил.

Один-единственный раз в жизни я не послушала ни маму, ни отца, когда начала встречаться с Денисом. Я долго скрывала, но когда они узнали, неделю меня даже в школу не пускали. Они были категорически против, заявляя, что отец Дениса промышляет незаконными делами ещё с юности. А подобных людей, как и ментов, бывших не бывают.

Скандалы длились долго: я рыдала, кричала, что люблю, и грозилась из дома сбежать, если нас с Денисом не оставят в покое. И в какой-то момент папа махнул рукой и заявил, что это всё подростковые сопли, а вскоре я сама пойму. Ума наберусь и нормального парня найду, мужика настоящего, а не этого сопляка с девчачьей мордой, у которого в голове ветер гуляет.

И когда в наш дом заявился Гриша с букетом цветов для мамы и бутылкой коньяка для папы, отец мне так и сказал: «Вот хороший работящий парень. А если по стопам отца пойдёт на завод, так цены ему не будет».

А теперь этот хороший парень лучший друг моего отца и ангел для моей матери. А я чувствую себя чужой в доме собственных родителей. Кому скажи, что за дверями нашей квартиры этот человек чудовище, превращающий мою жизнь в сущий кошмар, просто плюнет и рассмеётся мне в лицо.

Да, мне стыдно говорить о том, что я так низко упала, что позволяю оставлять синяки на своём теле. Никогда не буду жаловаться никому, я ведь такая сильная, сама справлюсь.

«Пока он тебя не убьёт и не оставит твоего сына сиротой» – раздаётся в голове.

– Катя! – перед моим носом щёлкают пальцы, и я возвращаюсь в реальность. – Ты чего? – смотрит на меня Денис, а я не сразу понимаю, что по щекам катятся слёзы.

– Ничего, – сглатываю ком в горле и отворачиваюсь. – Езжай, пожалуйста, подальше, и я выйду, чтобы никто меня не видел, – спешно проговариваю и, спрятавшись за спинку переднего кресла, вытираю щёки.

Денис не спешит выполнить мою просьбу и долго смотрит на меня. Чувствую его взгляд кожей – он обжигает, заставляет смущаться и злиться одновременно, потому что я ощущаю его жалость. А этого я не хочу! Жалость – это то, что нужно мне меньше всего.

Резко повернувшись, Денис давит на газ и срывается с места. Но едет не дворами, а выруливает на главную дорогу.

– Куда ты едешь? – спрашиваю, понимая, что мы движемся к выезду из города.

Ответа нет, даже когда я спрашиваю второй и третий раз. А когда мы выезжаем на трассу, автомобиль набирает скорость, заставляя меня за что-то держаться.

– Денис, что ты творишь? – пытаюсь до него достучаться, но заметив, как побелели костяшки его рук, как играют желваки на плотно сжатой челюсти, мне становится только страшнее.

Я ведь ничего о нём не знаю. Десять лет большой срок, каждый человек может измениться, а в столице тем более. Многие говорят, что там нужно иметь острые зубы, чтобы чего-то добиться, а Денис добился, и только ему одному известно, какими способами.

О чём я думала, когда в эту машину села?