Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 96

Но сила волхва еще и в том, что он не управляет.

Он просит, он природу чует каждой своей волосинкой, каждым кусочком тела.

Он справится.

Из замка его даже и не заметили. Мало ли кто, и куда, и зачем идет… не в замок же? Ну и пусть его, нищий и нищий… плевать! Даже стрелой достать не попробовали — далековато. Для стрелы, не для волхва. Велигнев-то все видел отчетливо, даже, скорее, ощущал. И — ждал.

Пусть свершится задуманное!

* * *

— Бабушка, мне с тобой поговорить надобно. Срочно.

— Что еще неладное ты надумала? — ворчала Агафья больше по привычке, она уж поняла, что Устя ничего просто так не скажет.

— Бабушка, скажи мне, ты вчера упоминала, что Аксинья оказалась с Федькой связана.

— Первый мужчина, не отменишь.

— А в обратную сторону работает это?

— Как?

— Допустим, первый мужчина у ведьмы. Или когда она у него — первая?

— Закон, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Но это в жизни, а вот когда законы природы, тут их на кривой козе не объедешь, не обойдешь. Они и для ведьм равны, и для волхвов, разве что ведьмы их за счет чужой силы обойти стараются, а мы попросту уважаем.

— Бабушка!

— Верно все для ведьмы, Устя. Когда ведьма женщиной становится, она завсегда мужчину послабее выбрать старается, у него сил забрать, сколько можно.

— А убить его?

— Так он после этого долго и не проживет, может, год или два…

Не подходит. А наоборот?

— А ежели ведьма у мужчины первая?

— И такое быть может. Но ведьма и тогда от него подпитаться постарается, через постель легко силу тянуть, обычный человек в некоторые моменты беззащитен! Да что там! Волхвы — и те попадаются, хоть и знают о таком!

— Бабушка… ты можешь Бориса расспросить? Мне не расскажет он, смолчит, постесняется.

— О чем, внучка?

— Кто его первая женщина была.

— Тебе то зачем занадобилось?

— Бабушка, кажется мне, что это была боярыня Пронская. Ева которая… мог у нее ребеночек от Бориса остаться — али нет?

— Всяко не мог, тогда б Черную Книгу передать в другой род не получилось. И Боря у тебя не из последних, и… вот еще что, не стоит его расспрашивать, сам он точно знать не будет.

— Почему, бабушка?

— А как ты думаешь? Ведьма же, могла она ему чуточку память затуманить?

— Могла.

— То-то и оно. Не расспрашивай Бориса, на такой вопрос только Любава и Ева эта ответить могли бы правдиво, а он вряд ли запомнит. Смутишь ты его только.

— Знаю, бабушка. А надо бы знать.

— Для чего, Устя? Мертвы уж ведьмы, и колдовство их сгинуло, надобно ли мужчину смущать?

— Нет, бабушка. Просто по времени похоже… как раз Любава в палаты царские попала, когда Боря в возраст водил, могла ему свою родственницу подсунуть. А когда он с ней… аркан на него накинуть.

— Обе они мертвы уж. Так ли важно это?

— Бабушка… а когда б Борис умер?

— Боже упаси, внучка…

— Нет-нет, не о том я! Вот смотри, когда б аркан Бориса с Евой связывал? А он умер внезапно, что случилось бы?

— Ничего.

— А… что могло повлиять на ведьму, чтобы она сама аркан разорвать пожелала? Или Бориса убить?

— Хммммм… ежели так подумать, могла более сильная ведьма вмешаться, попробовать аркан на себя перекинуть. Тогда б Еве солонО пришлось, от души б нахлебалась.

— И только?

— Аркан, Устинья, о двух концах. Ежели ты думаешь, что на одном петля, а второй управляет, верно это, а только и тот, кто управляет, не всегда над собой властен. И ежели ведьма решила ребенка завести, или еще кого приворожить… мало ли случаев? А могло и так быть, что мужчина сильнее стал, аркан на себя потянул, тогда его рвать надобно как можно скорее.

— Сильнее стал?

— Скалы — и те меняются, а уж людям-то сам Род повелел вперед идти. Три года назад я тебя видела, вовсе не такой ты была…

Кому три года, кому, считай, тридцать лет… удивительно было бы, не поменяйся Устинья. Но понять она поняла.

— Бабушка… а ежели я бы не за Бориса замуж вышла? От моей любви ему бы сил прибыло?

— Да, внучка. В любом случае прибыло бы. Ты ведь его больше жизни своей любишь.

Устя кивнула.

Вот и сложилась головоломка, на место последняя деталь встала.

Ежели Ева и правда первой у Бориса была, а Устя…

Опять она виной всему получается. Боря в шестнадцать, или сколько там было ему, когда Любава ему Еву подсунула, это один Боря, робкий в чем-то, несмелый. А Боря в сорок его лет?

Тяжелых, каторжных, трудами государственными наполненных лет?

Совсем это другой мужчина, уж на что Устя сильна, а и то, управлять им не получится. Разве что чуточку что-то поправить, и то не всегда. То-то аркан хоть и старым был, да использовался редко, видимо, и использовать его было тяжко.

А ежели бы не порвала она его?

Ежели б просто рядом находилась?

Вот так подумать, Борю она любила до безумия, может, и Федор-то меньше сил от нее получил вначале, нежели рассчитывали? И Боря, силы получив, рванулся? И Маринка, на Устю глядя, ребеночка захотела?

Сошлось все один к одному, Ева и поняла, что надобно аркан порвать, покамест не убила ее отдача. А как порвать-то?

Как Устя?

Так ведьмы не могут, это ж не рукой махнуть, как в сказках рассказывается, и полетели лебеди в одну сторону, соколы в другую. Это долго, и болезненно, и сил ведьма потратит много… убить всяко проще. Вот, это и произошло.

Пришла Евлалия в палату Сердоликовую… ей ведь и потайной ход был без надобности, попросту глаза отвела, мороком прикрылась, внутрь прошла, да и вышла, а стража, поди, кошку какую видела, или девку дворовую, а то и боярина какого.

Такое-то уж и Устинья может.

Вот и сложилось все, и оказалось оно печально и горестно. В чем-то и по ее вине в той жизни черной Боря погиб. Не желала она, а вот к чему безвольность да бесхарактерность приводит.