Проклятие Айсмора - Ольга Зима Страница 87

Знаешь, Бэрр, ты хорошо делаешь свою работу. Почти также хорошо, как и я. Ты тоже изничтожаешь грязь, пачкающую наш мир. У меня получается лучше, ты слаб и мягок. Забавно, что меня предали те же, кто предал тебя. Пусть тебе кажется, что все наоборот… Я очень долго живу на этом свете, создавая свои шедевры. Возможно, я скоро создам еще один. Когда залечу свои раны. За эту работу мне так и не заплатили, но я привык отдавать долги сполна. Не пытайся помешать мне, я не пощажу тебя. Хотя ты тоже думаешь о смерти. Возможно, в следующий раз все закончится для нас обоих'.

Айаз опустил бумагу, Бэрр вырвал ее и бросил на жаровню. Вот ведь рачья душа! Знал же, что он раньше приехал, и когда Ингрид встречал, корсар уже был в городе! Неужели это главного строителя затея?

— Не суйся больше в это дело, — тихо произнес Айаз, глядя на сворачивающуюся бумагу. — Худо-бедно, а все закончилось. Корсар приметный, доложат, ежели вернуться решит. Странно, что еще не прибили.

— Судя по морде, п-п-пытались не раз.

— Я поговорил с начальником городской стражи. Не допустят. И… Есть еще одно письмо.

— Еще одно? — ощерился Бэрр. — Думаю, хватит и этого!

— От твоего брата. Побоялся, затеряется, вот и прихватил…

Бэрр жалко выхватил вторую бумагу, протер глаза, всмотрелся, с замиранием сердца узнавая торопливый летящий почерк.

«Бэрр, доброй тебе Воды и Неба! Пишу, как и обещал, хоть и мало, купцы уходят раньше времени. Устроился я тут хорошо, чертежи мои очень понравились, хоть заказы пока только мелкие. На жизнь хватает, а король Таллернак — не чета нашему виниру. Пусть и строг, но Зеленые равнины держит. Что же до города Айсмора и одного дорогого мне жителя… Путь сюда занимает два месяца, а в Домхан-граде набирают стражу каждый год. Если ты вдруг решишься, приезжай. Я спрашивал за тебя, возьмут безо всяких рекомендаций. Прости за то, что наговорил тогда, любящий тебя брат».

Бэрр аккуратно свернул письмо, положил в изголовье. Прикрыл глаза. Расслышал вполуха, как Айаз договаривается насчет ночлега, и снова хотел возмутиться — чего это за него все решают? И еще слышал, хоть и приглушенно, как ворчит на него Айаз, но ничего нового в его упреках нет…

В голове отозвались другие попреки. Да, отец бы сказал: ты это заслужил, сын мой. Помнится, в один из редких случаев, когда Бэрр все же решил не отлеживаться в караулке, а добраться домой после очередного ранения, он с каким-то странным, болезненным облегчением думал: если и есть в этом мире что-то неизменное, так это вечное недовольство отца. И его видом, и его работой, и запахом крови, который он вечно тянул за собой. И даже его глазами — копия материнскими. Момент узнавания — и отторжения… Только младший имел право походить на мать, и только младший мирил обоих.

Бэрр вздрогнул, поняв, что провалился в памяти лет на пять назад.

Нет, сегодня просто день семейных визитов! Видно, родители страсть как хотят забрать его к себе, а он все не идет и не идет!

Непонятно как Бэрр очутился на большой кровати, но все одно лежал наискосок: в длину его ноги мало куда помещались. Запястья обмотали чем-то вонючим и едким, и содранная веревками кожа стала неимоверно саднить. Еще ныло вывихнутое плечо, левая нога и привычно болела спина, но это были сущие мелочи.

Потом будто лучи солнца ударили в глаза.

Сначала ему ничего не снилось, вернее, снилось, что темно. Потом он понял, что словно бы плывет, хотя кажется, что ноги его переставляются сами, опускаясь в ледяную воду. В помещении, куда он добрел, света было удивительно мало, только короткая свеча на бронзовом блюдце, что освещала стол, заваленный истрепанными бумагами. Несколько листов держали женские руки — предательски знакомые — тонкие пальчики с розовыми ноготками и белым точками на них. Сердце предательски защемило.

Бумага двинулась вниз, делая доступным лицо сидящего.

— Ингрид… — выдохнул он.

Она положила листы перед собой и, не отвлекаясь от чтения, оперлась локтями на стол. Бэрра она не видела, и ему стало даже обидно — как это так? Он пытался вновь позвать ее, но не смог. Она взгляда не подняла в его сторону, а листы перекладывала медленно, читая что-то с неподдельным интересом.

— Верни мне… — он сам не узнал своего голоса. И не понял, что сказал.

Кажется, это он должен был что-то вернуть ей, да только что…

Бэрр отшатнулся от своей неловкости и от желания убежать. Именно убежать — без оглядки — так как уйти не получалось. В прошлый раз, когда он попытался уйти, то обнаружил себя обнимающим Ингрид, и возможность вдохнуть была, лишь прижавшись к ее губам. Сейчас же он смотрел на нее и не мог оторваться. Золотые волосы, высокая шея, забавный, нежный завиток за ушком — от ее ласковой красоты защемило сердце.

Тогда он попытался шагнуть к ней — снова не смог. Стоило ему подумать про ловушку и моргнуть, чтобы прогнать морок — Ингрид исчезла. Бэрр вздрогнул, поняв, что стол перед ним сдвинулся вбок, и что Ингрид каким-то образом оказалась позади. Рассердившись, он решил не моргать, чтобы ничего не менялось, и старался не отрывать от нее взгляда.

Ингрид ходила по комнате, что-то перебирала, напевая. Гибко наклоняясь, подхватывала очередную книгу, недовольно хмурилась, сдувала пыль с обложки и складывала на полку. Должно быть, так проходят в ей одной ведомых поисках обычные дни в архиве, но что-то было не так, что-то определенно было не так.

Бэрр прислушался.

Тихий шорох донесся изо всех углов, словно жук-короед завелся — только очень-очень много жуков. Свет свечи стал гаснуть, его словно взяла себе сама Ингрид, последняя видимая в темноте. Края помещения налились чернотой, заискрились тревожно, а потрескивание усилилось, съедая оставшийся свет.

Бэрр, не удержавшись, все же моргнул, и все вокруг сжалось, сплющилось до плоской картинки, только Ингрид осталась на ней живая. Темную комнату будто кто-то нарисовал, а потом, глупец, поджег рисунок, и теперь бумага сворачивалась, сгорая все быстрее. Тление подкрадывалось к девушке, легкомысленно подходившей все ближе к краю, рассыпающемуся кусками серого пепла вниз, в пропасть, в никуда.

«Ингрид, беги!» — хотел выкрикнуть он, но горло сжалось.

Бэрр опять моргнул, и вода плеснулась вокруг. Он спиной почувствовал чье-то тягостное присутствие, чье-то тяжкое