Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 81

А что, Борис не государь ли?

В будущем, ну так… мог бы и у него отец спросить, кого водить по тем ходам, а кого и не водить.

А потому…

Когда Борис на трон сел, Любава не постоянно в палатах жила. Федор хворал часто, припадки у него были, вот, она в Келейное выезжала, жила там месяцами. А Борис — ну что ему лет-то было тогда? Захотелось ему такое, чтобы не знала о том Любава! Чтобы никто, считай, не знал… попросил он о содействии дядьку своего, Ивана Никифоровича, тот уж умер давно. И тогда-то дядька стар был, а неглуп. Он Борису и бригаду каменщиков нашел, и сам за ними присмотрел, и секретность соблюсти помог… и получилось ведь!

В нескольких потайных ходах оборудовал Борис ловушки. Не так, чтобы сильно хитрые, самые простые. Плита с механизмом поворотным, такие-то еще невесть когда знали. Наступит человек на плиту, пока ловушка не работает, плита клином держится. А как опустить рычаг, который Борису ведом, так клин выбьет, плита проворачиваться станет. Кто на плиту наступит, тот в каменный мешок и рухнет. А там уж…

Там уж Борисова воля.

Можно плиту повернуть, можно достать оттуда человека. А можно и не поворачивать.

Ловушки широкие по приказу его вырыли, пожалуй, человека три поместятся. И не выберутся.

Кольев на дне мало, всего три штуки, к тому времени, как все готово было, охладел чуток Борис к своей затее, детской она ему показалась. Но не бросать уж было, деньги плОчены, мастера работают. Да и не в кольях опасность тех ловушек, в другом. Когда плиту он опустит, человек в ловушке попросту задохнется. Воздуха-то там не хватит надолго, может, час или два…

И — все.

Жестоко это? Так ведь Борис и не собирался абы кого в тех ловушках морить, а враги сами и виноваты. Им и поделом будет.

Любава?

Ну… кто получится, тот и получит. С лихвой. *

*- кто не верит автору, может почитать про замки Монсегюр, Шенонсо, Варенгард, Хенгрин, да про ту же Бастилию для примера. Ублиет — это еще цветочки, и в Европе и у нас и не такое встречалось, прим. авт.

Щадить Борис никого не собирался. Ежели Агафье и не верил он до конца, то Федька — брат — все подтвердил. И поступком своим, и словами…

Почему так?

За что?

Ответа не было. Но Борису было больно. Он ведь Федьку маленьким помнил, и веселым, и любопытным, уж потом Любава ему в уши яд капать начала… дура! Потом, все потом. А когда-то у них все могло получиться, они могли стать братьями.

Не сбылось. И Борису было этого очень жаль.

* * *

Никого не было в покоях Любавы, разве что Варвара к Рудольфусу кинулась.

— Руди!

— Где она⁈

— Федора убили… Любава побежала…

Из бессвязной речи понял Рудольфус, что произошло, и аж зажмурился от отчаяния.

Все пропало.

Все потеряно.

Ежели Федька мертв, то шансов у них нет никаких. Конечно, Устинья беременна, но тут… нет, Руди напрасных надежд не лелеял. Нет у него там шансов даже рядом оказаться. Ежели и не скажут ему впрямую ничего… даже случись что с Борисом, Устинья первой Любаву изведет, а вторым его. И обольщаться не стоит. И сможет, и успеет, и рука у нее не дрогнет. Не тот характер.

Шансов получить Россу мирным путем нет у них.

Война?

А войной тоже идти бессмысленно. Когда б убили государя, когда б смута началась, может, и справились, да только не получится такого. Не будет смуты.

Кого своего Устинье предложить? Вообще смешно и подумать о таком. Она мужа так любит, что хоть ты ей короля франконского подсунь, коий своей галантностью славится, она на него и не поглядит даже. Побрезгует.

Все, провал.

И что далее делать?

В Россе не останешься, к магистру не подашься, везде клин. Тут Борис казнит, там Родаль… в помрачении сознания дошел Руди до покоев государевых, поглядел на тело Федора, присел зачем-то, щеки его коснулся.

— Эх, сынок…

Никогда не называл Федьку так, нельзя было. Ну, хоть раз в жизни.

И так тоскливо на душе стало… вот вроде бы и рвался куда-то, мчался, добивался власти, а зачем? Может, и надо было, как брат советовал во времена оны, жениться на Марте Гермс, мызу завести, коровок…

Сейчас бы и семья была, и детишки, и внуки уж…

Поднялся Руди, да и побрел, пошатываясь, из дворца. Ничего его более не держало, ни тут, ни в жизни самой.

Любава?

А что она сможет теперь? Потрепыхаться? А это как курица с отрубленной головой, жить не получится, разве пару минут подергаться.

Руди себя такой курицей и ощущал.

Зря.

Все было зря.

* * *

Любава бежала, ног под собой не чуяла.

Федя, ее Федя!

Росса, ее Росса!

Не отделяла она сына от короны, от страны, оттого и больно сейчас было, и ярость внутри кипела неистовая. Что б там ни было дальше, убийц его она сама на клочья разорвет, голыми руками!

По кусочкам отрывать будет, зубами отгрызать!

Мчалась, ровно эриния на крыльях мести своей. *

*- эриния, она же фурия, богини мести и ненависти, прим. авт.

Те, кто Феденьку убил… они только потайным ходом уйти могли! Больше никак! И запах гари факельной ее слова подтверждал.

Борька⁈

ОН⁈

Тогда она сама его убьет, зубами глотку перервет…

Ходы Любава и правда хорошо знала, потому и нагнала беглецов быстро. Вот уж и огонек впереди затеплился, явно там они… негодяи!

— СТОЙТЕ!!!

Никто не остановился, огонек удалялся, Любава взвыла вовсе уж жутко — и побежала за ним.

И…

Она даже не поняла, как так получилось. Только вот земля из-под ног ушла, и она ощутила, что вниз падает. От сильного удара из нее так дух вышибло, что даже закричать нее смогла она. А потом сверху хряск страшный раздался, и что-то теплое закапало, и стон…

И — щелчки, которые знала она.

Ударили арбалеты.

Любава даже и закричать не смогла. Даже и не поняла сразу, где она. А тем не менее, царице вдовой повезло. От колдовства своего, от откатов за ведьмовство сильно высохла она в последнее время. Она и не попала ни