Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова Страница 74

— Мейр Истерман, можно я с вами пойду?

Руди на магистра посмотрел.

— Можно ему?

— Почему ж нет? Оружие-то у тебя есть, мальчик?

Фриц аж покраснел от неудобного вопроса.

Не было у него оружия, не было, и по веской причине: тянуло парня на подвиги, а с оружием в руках он вдвое чаще задирался ко всем окружающим. Вот отец ему лишний раз даже нож хлебный не доверял, не то, что хороший клинок.

— Я… это…

— Клинок найдем. Постарайся только в первые ряды не лезть, защиты-то нет у тебя.

— У меня куртка с пластинами нашитыми! Благодарю! Не подведу я!

Фриц тулуп распахнул показал под ним куртку из дубленой бычьей кожи, на которую лично металл нашивал. И пластины, и обрывки кольчуг разных… смотрелось, конечно, не слишком хорошо, но не звенело, движений не стесняло, и от клинка защищало. Чего еще-то требуется?

Фриц вперед ушел, Руди на магистра поглядел вопросительно.

— Зачем? Дурак ведь…

— Послужит смазкой для клинков. Если он погибнет вместо кого из моих людей, плакать не буду.

Это Руди понимал.

И то, не слишком много рыцарей в Ордене Чистоты Веры, а сегодня и еще меньше будет. Умеют россы сражаться.

Даже врасплох застигнутые, даже сонные, а все одно, ежели смогут они в руки оружие взять — то и удар нанести смогут. И убить кого-то…

Страшный это противник. Беспощадный и безжалостный, прежде всего к себе. Потому и сражаться с ними тяжело всякому цивилизованному человеку, там, где Руди бы уж шесть раз сдался, просчитав, что не выиграет, и выторговывая для себя условия получше, россы все одно идут в атаку. Иногда — самоубийственную.

Безумные люди! Безумная страна!

Рыцари Ордена двигались к царским палатам.

* * *

Любава руку над жаровней протянула, нож взяла, горсть порошка серого, травяного в угли тлеющие сыпанула, щедро ножом помешала, потом решилась, поперек ладони своей провела.

— Dormi, dormi, veni, et populum in aedificio tuo stragulum tege. Somni Deus Morphei, te obtestor, quaeso, sanguinem meum ac vires tibi immolo. Fac verba mea inexsuperabilis, fac somnum continuum…*

*- Сон, сон, приди и накрой своим покрывалом людей, находящихся в здании. Бог сна Морфей, к тебе взываю, тебя прошу, тебе своей кровью и силой жертвую. Сделай слова мои необоримыми, сон беспробудным… прим. авт.

Варвара стояла почти напротив, и видела, как белеет, покрывается морщинами лицо Любавы, как прямо на глазах седеет, выцветает одна из прядей — не просто так сейчас она слова произносит.

И верно, нападет на всех, кто в палатах, глубокий сон. Смертельный сон.

А только Любава и не ведьма почти, нет у нее ничего такого ведьминского, окромя руды в жилах. Вот ей и платит сейчас Любава, жизненную силу свою расходует на то, чтобы преград лишних не было у магистра с его людьми.

Была б тут Сара или Ева, мигом бы они все сделали, да только нет их.

Вот и приходится Любаве самой надрываться, самое себя в каждое слово вкладывать, кровь лить… лишь бы подействовало.

Вот закончила шептать женщина, Варвара к ней кинулась, подхватила.

— Удачно ли, Любавушка?

— Удачно, Варя. Сейчас уснут все крепким сном… вечным сном.

Оскал на лице у царицы череп голый напоминал, так кожа побелела, так скулы обтянула, аж зубы выступили.

И кровь из носа бежит тонкой струечкой, и сосуды полопались в глазах.

Варвара кое-как государыню до постели довела, благо, Федор помог.

— Сейчас, Любушка, а вот компресс холодный на головушку…

— Борька тоже уснул? — Федор промолчать не смог.

— Да, все уснули, кроме нас.

Чего Любаве эти слова стоили?

Из носа сгусток крови вылетел, на платье шлепнулся багровым ошметком, а Любава голову запрокинула, сознание потеряла. Непосилен ей оказался труд ведьминский.

Еще и Михайла не уснул, но чего ему это стоило! Парень все плечо себе изранил, стараясь глаз не сомкнуть. Вроде и рядом был, считай, за дверью, а все одно — накрывает. Даже глоток крови Федора, с утра выпитый — и тот не помогал толком, то ли прошел уж, то ли Федор сам чего не знал о ведьмовстве…

Ничего, справится он, продержится.

— Тогда я сейчас по нужде отойду, да и вернусь…

— Феденька…

Варвара и сказать ничего не успела. Федор мигом за дверью очутился, на Михайлу взгляд кинул.

— Не спишь?

— Ради тебя, государь…

— Ну, когда ради меня… то пошли! Покамест не началось, надобно мне Устинью забрать. Сам понимаешь, на Бориса нацелятся… не убьют ее конечно, но даже когда не… моя она! Не хочу, чтобы и пальцем до нее дотрагивались!

Михайла кивнул.

И не удержался.

— Царевич, а мне дотронуться дозволишь? Вдвоем-то мы ее куда как быстрее перенесем!

Иронии не понял Федор, не заметил даже.

— Тебе — дозволю. Недолго только.

— Благодарствую, царевич, знаешь, я за тебя и в огонь, и в воду.

— Знаю. Потому и доверил тебе важное… идем, Мишка! Поспешать надобно!

Михайла рукояти ножа коснулся, которая открыто за поясом у него торчала.

И то верно. Надобно поспешать.

* * *

В отряде Божедара вопросов не задавали. Воевода уж все разъяснил, чего лишний раз воздух языком молотить? Пятьдесят человек двигались по городу, в длинную змею растянувшись. Не надобно им внимание привлекать к себе.

Казалось бы, можно и с государем поговорить, и поселиться в одной из казарм, и даже одежду подобрать, как у стрельцов… и нельзя им!

Обязательно найдется гадина с длинным языком, предупредят врага, тогда вдвое больше сил придет. А им-то не мериться силами надобно, им врасплох его застать бы…

Больше бы сюда людей привести, а только рисковать нельзя. Рощу охранять надобно, в порту людей — надобно, к кораблям вражеским надобно, к казармам тоже… и хоть ты разорвись! Вот и получается один к трем… а и ничего! На одного богатыря как раз полсотни иноземцев надобно, так что уже один к двум, а уж по два врага каждый из его людей заберет, не запыхается, и еще добавки попросит.

Вот и ход потайной, вот и Агафья Пантелеевна, стоит, ждет их.

Божедар прислушался к чутью своему, да не было опасности для него, все хорошо было.

Первый он в потайной вход зашел. Он над своими людьми главный, ему и жизнью первому рисковать. Иначе и никак…

Вот и терем царский.

Агафья на второй этаж указала, на одно из окон.

— Спальня государева там.

Божедар только