Невеста по приказу, или Когда свекровь ведьма - Лика Семенова Страница 7

Я отмахнулась:

— Не причитай. Какой в этом толк? И без того тошно.

Пилар все никак не могла прийти в себя. Теперь на ее побледневших щеках от возмущения проступили лихорадочные красные пятна.

— Да она же оболгать вас хочет! Стерва проклятая! Перед всем светом опозорить!

Я шумно выдохнула:

— Думаешь, осмелится? Ведь так она не только меня, она и своего драгоценного сына ославит. Я-то буду опозорена, а он — осмеян и объявлен рогоносцем. Захочет она такого? Как думаешь?

Пилар задумчиво покачала головой:

— Да разве разберешь, что у такой ведьмы на уме? Такая — как бешеная собака: никогда не предскажешь, когда цапнет.

Да… это было справедливо. К тому же, я совсем не знала эту женщину, чтобы суметь что-то наверняка предсказать. Возможно ли с ней вообще тягаться? Даже если и возможно — это будет очень непросто…

— Так когда, говоришь, герцог уехал? Две недели назад?

Пилар кивнула, нахмурилась:

— Не рановато ли, барышня? Уж больно загодя сбежал. Если сбежал.

— А что слуги говорят? Часто он в разъездах бывает?

— Частенько. Сказывают, отлучается то в Толеро, то в Капиану.

— Это далеко?

Она пожала плечами:

— Вроде как, далеко… Где-то на побережье.

— И что же там за дела? Имения?

— Да кто же мне такое скажет? Слуги в дела хозяйские носа не суют. А если суют, так кто же в таком признается?

Я кивнула:

— Тоже верно… Что еще?

Пилар пожала плечами:

— Что смогла… Единственно, что еще говорят, так то, что разъезды у господина все больше по зиме. Как снега начинаются, так порой он подолгу отсутствует. А возвращается всегда не в духе. Говорят, тогда даже ведьма осторожничает.

Я задумчиво кивнула.

— Вот как… А говорили что о его отношениях с матушкой?

Пилар покачала головой:

— Нет. Может, при мне не смеют.

Я отвернулась к огню. Частые отъезды, значит… Есть вероятность, что мегера врет, и теперешний отъезд со мной никак не связан, лишь пыль пускает… Но это было слабым утешением — я не знала о своем муже ровным счетом ничего. Вполне может статься, что мать выполняет его распоряжения. Кабы знать…

Я повернулась к Пилар:

— Про монастырь узнала?

На лице служанки отразился неподдельный ужас:

— Барышня, скажите, ради бога: неужели в монастыре себя запрете? Неужели в монашки собрались?

Я едва не поперхнулась — такая мысль у меня даже не возникала.

— С ума сошла? Конечно, не от чего зарекаться нельзя, но это уж совсем крайний случай! Нет у меня склонности к монашеству.

Пилар выдохнула с нескрываемым облегчением, прижимая ладонь к груди:

— Гора с плеч… Знатно вы меня напугали. Уж не знала со вчерашнего дня, чего и думать. Но тогда зачем монастырь? Ведьме глаза отвести?

А я ведь об этом даже не подумала…

— Честь свою хочу сберечь. Чтобы монашки засвидетельствовали. Мера крайняя, но так будет сложнее меня оболгать.

Пилар наградила меня восхищенным взглядом:

— Ваша правда, барышня. — Но, тут же, помрачнела: — Только ближайший монастырь, как говорят, в трех днях пути. Три туда, три назад. Чем такой отъезд объяснить? Да и позволят ли? Велит на привязи сидеть — так за ворота не ступишь.

Я даже улыбнулась:

— А тем и объяснить. Ты сама уже все придумала лучше некуда. Пусть считает, что я смирилась и к монашеству склоняюсь. Это на время мегеру успокоит, а нам с тобой дышать полегче будет. Уж такому делу она с охотой должна поспособствовать.

Пилар широко улыбнулась и даже раскраснелась. Едва не взвизгнула от восторга.

— Барышня! Вот будет дело, если вы ведьму в дураках оставите!

Я кивнула:

— Да, это было бы неплохо…

Вдруг ветка в камине звонко щелкнула, и пламя выплюнуло на одеяло яркую искру, которая даже на миг ослепила. Пилар, не мешкая, затоптала занявшуюся, было, ткань, но огонь уже прожег заметную черную дырку. Мы переглянулись. Но обе промолчали. Уж больно на дурной знак походило. Но я не хотела об этом сейчас даже думать — тут кругом дурные знаки. Дурнее некуда.

Я поднялась, отбросила одеяло на кровать:

— Пилар, давай умываться, одеваться. Сходи в кухню за завтраком, и будем сундуки разбирать.

Я оказалась непредусмотрительна. Не ожидала, конечно, что мегера оставит меня совсем без денег. Но в моих вещах рылись — Пилар это сразу заметила. Причем, весьма показательно. Ведьма хотела, чтобы я об этом знала. Стерва… Драгоценности не тронули, но кошель с моими личными средствами исчез. Все, как она обещала. Чего боится? Что попытаюсь подкупить слуг? Так это надо быть совсем безмозглой… Что ж… скандалить я не буду. Возможно, только этого она и ждет. Да и куда мне здесь деньги тратить?

Личных вещей у меня оказалось не так уж много. Я даже сама удивилась. Три сундука с платьем, один с бельем. И еще один с мелочью. Щетки, гребни, чернильный прибор из серебра, пара подсвечников. Вышивальная корзина и тетрадка с любимыми рецептами. Дома я иногда с удовольствием помогала кухарке. Как ни странно, за это меня никто не бранил. А мачеха даже зло посмеивалась: мол, кровь не обманешь.

Но из всех своих вещей я по-настоящему дорожила лишь одной — маленьким настольным зеркальцем в необыкновенной эмалированной раме с подставкой. Все в чудных диковинных птицах. Вещь редкой красоты, но дорога она мне была вовсе не этим. Его когда-то передала мне старая нянька. Сказала, что принадлежало оно моей матушке. Я была совсем ребенком, не усомнилась. Лишь до сих пор помню, как сердце от счастья зашлось.

Сейчас, конечно, я понимала, что это была маленькая хитрость доброй старухи. Тогда я задавала много вопросов, и мудрая нянька дала мне что-то осязаемое, что-то, за что я могла уцепиться. И я все время воображала, как матушка смотрелась в это зеркальце. И пыталась представить, какой та была, будто становилась к ней ближе… Сейчас же у меня был только один вопрос: откуда у старой простолюдинки оказались средства на такую немыслимо дорогую вещь? Зеркала сами по себе невероятно дороги, даже без рамы. Она могла выбрать что-то попроще. По своим деньгам. Но получить ответ уже давно было не у кого… осталась лишь добрая память.

Я натерла зеркальную поверхность