Букет незабудок - Лили Мокашь Страница 68

с отцом, но сказать, что ругались постоянно, язык не поворачивался. Я любила Костю, и пусть совместная жизнь под одной крышей давалась нам нелегко из-за разницы во взглядах, хотелось верить, что происходящее лишь короткая фаза, что вот-вот закончится, а на смену ей придет мир. Там, где я жаждала свободы, отец видел возможную опасность. Едва осязаемую, как мне казалось, но задним числом, припоминая события, что развернулись до Хеллоуина, я понимала – Костя знал о Ксертони чуть больше, и беспокоиться действительно было о чем. Но оказаться вновь запертой в четырех стенах квартиры, когда во внешнем мире проходит самый долгожданный и важный год выпускного класса, я боялась как огня, ведь возможности пройти заново этот виток жизненного цикла у меня не было. Впрочем, в одну реку никогда нельзя войти дважды. Даже вампиру, ведь эмоции будут уже не те. Новое превратится в предсказуемое старое, навевающее скуку, и на восходящей петле времени не будет остановки, чтобы сойти. Быть может, Ольга достигла этой стадии и потому решила рискнуть всем. Кто знает?

– Если я не прав, буду только рад. В любом случае теперь ты знаешь, что может произойти с волком, когда эмоции особенно раскалены, и будешь учитывать это в будущем. Я бы на твоем месте слушал отца во всем. Он знает, с чем имеет дело, по опыту, а ты можешь даже не догадываться об истинных причинах, что крутятся у него в голове. Уж кто-кто не желает тебе зла, так это отец.

– А тебе точно восемнадцать?

Станислав коротко в удивлении посмотрел на меня, не понимая, к чему внезапный вопрос про возраст, и сбросил скорость, прежде чем въехать на широкую парковку, плотно уставленную автомобилями в несколько рядов.

– Ну да, я же говорил. Диане тоже.

– Тогда перестань умничать так, словно тебе триста, и раздавать непрошеные советы.

– Бу-бу-бу, – передразнил Стас, и в это мгновение мне очень захотелось стереть всезнающую улыбку с лица одноклассника, но не успела я открыть снова рот, как взглянула на пейзаж за окном. Пришлось проморгаться, чтобы убедиться, что мне не привиделось. Машина остановилась на первой линии парковки, напротив крошечного строения с единственным окном. По бокам от здания на улице тянулись ряды из ярких похоронных венков любой расцветки и размера, а перед ними – варианты могильных плит из камня.

– Мы что, на кладбище? – не понимая, как мы здесь оказались, я в ужасе смотрела на Стаса. Если это начало нелепой шутки в духе Смирнова, у меня не было никакого желания в ней участвовать, ведь не так давно умерла бабушка. Мама созванивалась со мной иногда по вечерам в середине недели, даже когда я была в больнице, и рассказывала о том, как прошел ее день. Этих звонков было мало, но все же они были. Незадолго до приезда в Ксертонь, например, Мария рассказывала, что забрала прах бабушки, и скоро в Ростове появится запечатанная ячейка с ее урной. Оказалось, что этот процесс не так быстр, как я предполагала. Долгая очередь на изготовление самой таблички, а также овальной фотографии занимала несколько месяцев. Потому прах бабушки еще несколько месяцев будет покоиться в квартире на поверхности дубового комода, по соседству с любимыми хрустальными бокалами, что предлагались гостям лишь по особому случаю.

– Да, на ксертоньском. Я же говорил, что нужно навестить мать. – Стас методично и собранно проверял, ничего ли не забыл в машине, постепенно раскладывая по карманам смартфон и ключи.

– Я думала, ты об Ольге.

Стас вяло улыбнулся, как никогда не делал, и понять, при мысли о ком он испытывал большую грусть, у меня едва ли получалось.

– Нет, конечно. Я же сказал, что не собираюсь ее искать. Ольга сделала свой выбор, и из уважения ко всему, что она сделала для семьи, я не стану лишний раз напоминать о себе. Как бы тяжело ни было.

– Я не понимаю.

Станислав устало вздохнул и положил голову на руль, точно вознося мольбы к любому, кто способен услышать, в поиске сил.

– Мы приехали к моей родной матери, Ася. Сегодня ее день рождения.

* * *

Мы шли по широкой дороге между квадратных секторов, пробираясь от наиболее старых могил к новым. Снег здесь чистили хорошо, однако большей проблемой оказался лед, на котором то и дело разъезжались ноги. Замучавшись балансировать в одиночку, я взяла Стаса под руку, и вместе мы мелкими шагами продолжали идти, попутно разглядывая все вокруг.

А посмотреть было на что. Одни захоронения выглядели опрятными и ухоженными: на оградах некоторых блестела под лучами тусклого зимнего солнца обновленная краска, а у подножий могильных плит лежали искусственные цветы. Пусть я и не была сторонником пластика, мертвые цветы показались уместнее всего. Бесстрашные перед увяданием, они продолжали украшать скромные владения усопшего, создавая иллюзорную видимость, будто почтить память приходят довольно часто именно его, в отличие от заросших травой соседей. Высокий сухой бурьян покрывал некоторые участки целиком настолько, что, даже вглядываясь через него, было невозможно узнать, кому принадлежала могила. Я чувствовала за этих людей грусть, перебирая в голове сценарии, почему никто больше не приходит их навестить. Быть может, вся семья давно мертва и не осталось тех, кто мог бы о человеке хорошее вспомнить? А может, родственники просто уехали в поисках лучшей жизни и пока не могут прийти?

Отдельно отдавались тягучей болью в груди предположения, что захороненный здесь был не так уж хорош, чтобы другим хранить о нем светлую память и заботиться о могиле. С глаз долой – из сердца вон, и никто через десять лет не вспомнит уже, как его звали. Полное забвение. Метка Смерти, что стирает человека не только из мира живых, но и из истории вовсе.

– Сюда, – Стас осторожно подвинул меня на перекрестке вправо, заставляя свернуть. Пройдя мимо еще шести участков, мы оказались напротив обнесенной кованой оградой территории с аккуратной лаконичной мраморной плитой по центру, на которой ровным почерком было выбито:

Евдокиева Алина Сергеевна

1967–1999

Под именем и годами жизни мельче и, казалось, новее – из-за оттенка – читались строки:

Ничто не забыто. И никогда не будет.

Стас осторожно принялся снимать с букета защитную пленку и хотел было положить незабудки, но увидел чужое подношение и отшатнулся, тихо выругавшись.

– И зачем только он продолжает приходить, – сказал он с презрением и опустился на корточки.

Двумя пальцами он поднял за торчащий из упаковки стебель букет другого дарителя и передвинул в сторону, освобождая пространство для своего.