Милая обманщица, или Гувернантка из трущоб - Мирая Амброва Страница 5

Нора, мать Эльтарии, приходила в прачечную еще до рассвета. Они с другими работницами растапливали печи, ставили на них огромные котлы и носили в них воду. Хорошо, что колодец был неподалеку, и им не приходилось идти далеко. А вот прачкам с другого конца города было хуже — они ходили с тяжелыми ведрами через улицу. Об этом мне сообщили сами труженицы, когда я, согнувшись под тяжестью ведра, чуть не пролила все.

— Совсем твоя Тари охилела, — хохотнула одна из женщин. — Не помрет ли, Нора? Иль пупок не вывалится?

— Не вывалится, — огрызнулась я.

— Ишь, зубоскалка какая стала, — нахмурилась та. — Иди давай! Ведро донести не могёт, когда в прачечной у Трифа все до колодца ходят в сотню раз дальше!

Она еще долго бурчала, называя меня дерзкой девчонкой, и я постаралась скрыться с ее глаз. Пришла к матери, которая как раз в кипящий котел выливала мутное содержимое какого-то флакончика.

— Что это? — спросила я Нору, когда увидела.

— Настойка корня мыльнянки, Тари. Она помогает отстирывать грязь.

Вода пенилась, и начиналась стирка.

Нашей с Килли задачей было подносить новое белье, когда старое вытаскивали, и развешивать стираное. Можно сказать, мы прохлаждались на фоне остальных. Женщины кипятили, полоскали, выжимали и крахмалили чистое. Их руки были в язвах и мозолях одновременно, кожа у некоторых облезала. Мне было страшно смотреть на это. Как же мы хорошо я живу со своими благами цивилизации. Жила…

В течение дня белье подвозили и подвозили из гостиниц, постоялых дворов и господских домов. К моему удивлению, самыми чистыми были простыни из публичных домов — их стирали каждый день. А вот некоторые знатные господа были куда меньше озадачены чистотой, нежели торговки собственным телом. Порой от их постельного так разило давно немытым телом, что меня начинало выворачивать наизнанку. Благо, мне всегда удавалось все же сдержать себя.

Работа была просто бесконечной и убивающе тяжелой. Домой все расходились, когда солнце садилось. И так каждый день, без выходных. Если в каком-нибудь средневековье воскресенье было днем, когда отдыхали абсолютно все, то тут такого не было. Как и христиан, которые могли бы это привнести.

— Вот вырастешь, Эльтария, и будешь со мной работать, — Нора приобняла меня за плечо, когда мы возвращались в один из похожих друг на друга дней. — Труд тяжелый, зато платят без задержек. Такое место нельзя потерять.

Меня аж тряхнула от таких новостей. Еще не хватало всю жизнь не разгибать спины и умереть к тридцати от непосильного труда.

— Мам, — сказала напряженно. Мне было все еще непривычно называть ее так, но приходилось. — Может ты другую работу найдешь?

— Да какую, милая? — грустно улыбалась она. — Куда же я пойду?

— Ты можешь немного поучиться чему-нибудь и пойти, к примеру, в лавку продавцом работать.

— Насмешила, Тари. Я же ни считать толком не умею, ни писать. Кто возьмет меня?

— Ты можешь научиться…

— Да кто станет учить меня, глупую бабу?

При должном желании можно всему научиться, так я думала. Но для этого нужно было желание, без него не выйдет. И мотивация.

— Ты это прекрати, Элька, — сказала мама, видя мою задумчивость. — Не пытайся выше головы прыгнуть. Наше дело простое — господам прислуживать. А все остальное — дурные мечты, которые только погубят тебя.

— Тари хочет стать госпожой, — хихикнул Килли. — Я видел, как она наряды на господах рассматривает!

— Мне просто интересно, — пожала я плечами. — Ничего такого.

— Будь осторожна, Эльтария, — насторожилась Нора.

Мы дошли до своего проулка. Грязь, нищета, запах гнили и отчаяния. А там, наверху, в тесной и душной квартирке, нас ждет новая сцена из «счастливой» жизни.

Мы поднимались всегда тихо, потому что не знали, в каком настроении Рой. Если у него был удачный день, и он смог хорошо подзаработать на разделке мяса, то мы могли спокойно приготовить еду, поужинать и лечь. А если нет… Скандал, придирки к каждой мелочи, а может и драка. Пару раз мы оставались без ужина, когда он в гневе переворачивал котелок.

Я пыталась поначалу спорить с ним, пытаться дать отпор. Но что может худая девчонка, которая ест пустую похлебку с черствым хлебом раз в день, против взрослого мужика? Я не раз получала от Роя, и со временем приучилась молчать и не вмешиваться.

Но даже когда я тихо хлебала отвратительную постную жижу из тарелки не поднимая от стола глаз, отчим все равно мог ни с того ни с сего взбеситься. Сначала я не понимала, в чем дело, а потом осознала — я, то есть Эльтария, сильно изменилась, и его это настораживало и раздражало. Мои догадки подтвердились, когда я услышала их с Норой разговор.

— Тари сама не своя после той болезни, — услышала я за стеной голос Роя, пока мылась из тазика в другой комнате. Я не могла как все наплевать на гигиену, поэтому каждый вечер набирала себе воду, грела в котелке и хоть как-то приводила себя в порядок.

— Ты тоже заметил? — понизила голос Нора, но я все равно слышала.

Я перестала плескаться, прислушалась.

— Она не играет больше с другими детьми. Не бегает по улице, как делала еще месяц назад. Не подпрыгивает, не кидает камешки в воробьев. С ней что-то не так. Ходит, будто все проблемы мира на ее плечах держатся.

— Иногда она так смотрит, что меня мороз пробирает. Такой взгляд, будто ей не двенадцать, а целая сотня. Она меня пугает, — пожаловалась мать.

— Может в нее демон какой вселился? Я слышал, такое бывает.

— Нет, брось. Она точно не одержимая. Может, близость смерть заставила ее так быстро повзрослеть? Она же чуть не умерла от жара.

Нора начала кашлять. Я стала замечать, что с ней такие приступы кашля случаются довольно часто. Кажется, она чем-то болела. Может, жидкость с ядовитым запахом, что добавляли при стирке, разъела за годы ей легкие, кто знает.

Я закончила мыться, легла в постель. Килли тут же прижался ко мне.

— Не слушай их, Тари, — прошептал он. — Все с тобой в порядке, просто ты немного устала после болезни.

— Думаешь? — я обняла его, согревая. Ступни онемели, словно я не на полу стояла, а на льду. Так можно с детства себе все застудить: и почки, и яичники.

— Конечно. Ты даже снова умеешь танцевать.

Он замолчал, обдумывая что-то. Потом хихикнул и зашептал:

— Но песня про утят мне тогда понравилась.

— Хочешь, научу тебя? — улыбнулась я.