Дочери богини Воды (СИ) - Шурухина Мария Страница 5

Сейчас он соберется и уйдет. Стоит только немного подождать.

Но парень и не думал уходить. Достал из заплечного мешка белую тряпку, расстелил на траве. Позже на тряпке появились: два спелых помидора, головка лука, хлеб и розовое мясо.

Гведолин сглотнула слюну. С утра она еще ничего не ела.

— Эй! Слезай, давай!

Парень крикнул так резко, что Гведолин чуть не свалилась с дерева. Он к ней обращается? Да ведь больше не к кому. Заметил, значит.

Но она сделала вид, что не слышит и продолжила сидеть на ветке, словно гусеница, пытающаяся слиться с листвой.

Не поднимая головы и насвистывая, парень принялся резать хлеб, мясо и лук. Положил мясо на хлеб, откусил, не торопясь прожевал, хрупнул сочной луковой головкой.

— Так и будешь сидеть? — снова крикнул он. — Есть хочешь? Тогда спускайся.

Придется слезть. Иначе она рискует упасть в голодный обморок, а падая с такой высоты можно и шею себе свернуть.

От долгого сидения затекли руки и ноги. Пришлось неуклюже, словно разом растеряв все навыки, ползти вниз. Напоследок она обломала нижнюю ветку и расцарапала руку острым сучком.

Парень оказался из тех, кого сложно назвать симпатичным. Слишком тяжелые черты лица: длинный нос с горбинкой, сжатые плотные губы, резко очерченный подбородок. А еще он обладал гутой пшеничного цвета шевелюрой, которая только начала просыхать на солнце, и такими же густыми щеткой бровями.

Он только усмехнулся тому, что Гведолин разглядывает его как случайно встреченного бешеного пса.

— Есть будешь? — снова повторил он. — На, держи.

Парень протянул ей хлеб, накрытый мясом, половину луковицы и помидор.

Она взяла. Руки, липкие и желтые от цветков, но это не страшно. Страшно то, что потом он, скорее всего, попросит другое. Но отказаться от еды не было сил, к тому же она понимала, что до города далеко, в округе ни души, и потому ни спрятаться, ни убежать не получится.

Она вонзила зубы в помидор — сок брызнул во все стороны, потек по подбородку, кровавой змейкой заполз в рукав.

Она съела все, что парень дал. Незнакомец слегка пожал плечами и протянул ей еще ломоть хлеба с мясом. Открутил крышку от фляги с водой, дал напиться.

— Терри, — произнес он низким грудным голосом.

— Гвен, — ответила Гведолин, утирая рот рукавом.

Можно и назвать имя. Вряд ли они еще встретятся. Город большой, а туда, где она обитает, посетители заходят редко.

Если он сейчас захочет… Если предложит то, о чем она думает… Ей не убежать. И очень, очень страшно.

— Чего трясешься, замерзла что ли? — Терри удивленно вскинул густые брови. — Жарища такая, а ведь еще только раннее утро. В полдень настоящее пекло будет. — Потом он неожиданно весело подмигнул, кивнул на ее сумку. — Липу собирала?

Очень хотелось поблагодарить его за сытный завтрак, встать и уйти. Да только вряд ли ее так просто отпустят.

— Д-да, — запинаясь, выговорила Гведолин. От ужаса свело живот и захотелось снова пить.

— Ты чего? — Сощурившись, Терри заглянул ей в лицо — глаза у него оказались светло-серыми, будто смотришь на гальку сквозь толщу воды в прозрачной речке. — Блаженная, что ли?

— Я ведь… не умею ничего, — наконец, пролепетала она. — Я еще ни разу… ну… не делала такого. Вот.

В других обстоятельствах ей было бы забавно наблюдать, как лицо у Терри вытягивается, кожа резко, как у всех светлых, краснеет и багровеет, а вместе с кожей — кончики ушей.

— Ты что удумала, девка? — скрежеща зубами, Терри повысил голос. — Считаешь, я из этих? Вот дурочка! Ах ты ж… да ну тебя, к Засухе.

Махнув рукой, он начал торопливо собираться, злясь и бросая в мешок недоеденное мясо, остатки хлеба, комкая тряпку и закидывая туда же.

Гведолин дернулась было бежать, но Терри проворно схватил ее за запястье.

— Погоди ты, сумасшедшая. В город идешь?

Она поспешно кивнула, потом сообразила, что зря. Нет, не умеет она врать. Нужно было сказать, что идет в деревню.

— Пойдем, провожу. А то ведь, действительно, наткнешься на кого-нибудь… хм…

этакого.

Они вошли в городские ворота как раз в тот самый час, когда город, сбросив сонное оцепенение душной ночи, принялся пробуждаться. Горожане высыпали из домов и, словно рой трудолюбивых пчелок, деловито сновали по улицам в надежде переделать свои дела до наступления полуденного зноя.

Гведолин знала город, как свои пять пальцев — она жила здесь столько, сколько себя помнила. Вот они миновали кухарок, толпящихся возле молочника и визгливо торгующихся за парное молоко; вот прошли пекарню четы Бейкер — следом еще долго тянулся шлейф дразнящего аромата свежей сдобы; вот мальчишки на Имперской площади снова умудрились отколотить кусок мрамора от статуи богини Воды и бросились врассыпную, спасаясь от стражей порядка. To тут, то там доносились хриплые голоса подростков — разносчиков газет, чужих тайн и свежих сплетен.

Все это была Мерна — блистающая, суетливая, как большой муравейник, столица огромной империи — Антерры.

Они прошли городской рынок, давно кишащий покупателями, продавцами и ворами-карманниками. Миновали храм Пречистой богини Воды и дворец правителя. Расположенные друг напротив друга эти массивные, величественные здания как бы подчеркивали две власти, стоявшие над людьми — власть правителя с кодексом законов и власть богини с волей провидения.

Гведолин не спрашивала, куда нужно Терри; он молчал и просто шел с ней рядом, погрузившись в свои мысли. Так, пройдя богатые кварталы с антикварными, художественными и ювелирными лавками, они очутились в районе, резко контрастировавшим с основной частью города и считавшемся пятном на репутации столичного лоска.

Здесь на извилистых улочках под ногами вечно чавкала грязь, низкие покосившиеся дома ютились почти вплотную друг к дружке. На балконах и окнах не стыдясь развешивали белье, прохожего могли легко окатить помоями, а в подворотнях обитали наглые бродячие собаки, помойные коты и не менее наглые жирные крысы.

Над низенькими домами трущобного района черной безликой массой возвышалось единственное здесь высокое здание. Оно, как и другие, тоже было деревянным, но скроено так громоздко и вычурно, что Гведолин каждый раз недоумевала, какому архитектору в голову пришла нелепая мысль выстроить подобное.

В здании располагался работный дом.

Терри нахмурился. Заозирался по сторонам, перехватил покрепче свой мешок. Видно, нечасто ходил в такое, Водой Пречистой забытое место.

— Ты здесь живешь? — спросил он, когда Гведолин остановилась перед входом в уродливое здание.

Дверь оказалась полуоткрыта, и она уже слышала ругательства тетки Роуз — директрисы и главной надзирательницы дома. Роуз, конечно, требовала, чтобы к ней обращались «госпожа». Но за глаза ее, иначе как «тетка» никто и не называл.

— Живу и работаю.

— Почему?

Глупый вопрос. Он ведь и сам должен понимать, что глупый. Вырваться из работного дома сложно. Почти невозможно. Нищие, воры, бывшие проститутки и калеки работают здесь не за деньги, а за крышу над головой и скудную кормежку.

— Почему? — Гведолин облизнула пересохшие губы. — Потому что… ну…

— Что "ну"? Договаривай, раз начала.

Почему она остается в работном доме? Да просто ей некуда больше идти. Совсем некуда. Она сирота. Нищая, безграмотная, несовершеннолетняя сирота.

— Так долго я еще буду ждать ответа?

Вот ведь пристал! Ничего взамен за еду не потребовал, даже до дома проводил, а теперь стоит, сверлит ее своими прозрачными глазами. Ждет ответа.

— У меня нет другого выхода.

Терри фыркнул.

— Серьезно? Запомни, Гвен, выход есть всегда. Но лишь немногие способны его отыскать.

— П-постараюсь запомнить, — запинаясь, как перед теткой Роуз, когда та отчитывала ее, ответила Гведолин. — Спасибо за то, что едой поделился и… что проводил тоже. Прощай, Терри.

Он слегка улыбнулся краешками губ, бросил:

— До встречи.

Развернулся на пятках и пошел в обратную сторону, насвистывая какую-то веселую мелодию себе под нос.