Альфа и Омега (СИ) - Сейд Анна Страница 45

У Медвежонка тоже были свои клиенты. Такие же особенные, как и он сам, ведь их желания были несколько иного характера, нежели у остальных посетителей. И, честно говоря, я могла их понять.

Они приходили не за его телом, а за его запахом.

Об этом мне рассказала Поппи, когда на четвертый день моего пребывания в Доме мы вместе с ней готовили завтрак на всех. Чтобы прокормить всех местных обитателей, нужно было доверху наполнить две больших кастрюли, в одной из которых она широкими резкими движениями намешивала жидкую овсяную кашу, а в другой варились яйца и вперемешку с ними дешевые сосиски, за пару минут разбухающие до размеров каких-то инопланетных монстров.

— Он раздевается и позволяет им трогать и нюхать себя, где им вздумается. Большинство альф не выносит гендерно нечистых, но находятся те, кого подобное привлекает. Его запах это… нечто невероятное, правда?

Она улыбается, качая головой, и я мысленно соглашаюсь с ней. Из всех девочек Ории Поппи относится ко мне наиболее благожелательно, и потому меня радует, когда я попадаю на дежурство вместе с ней.

Как Йон и предупреждал, мне пришлось отрабатывать свое проживание в Доме и возможность пользоваться его благами — пусть даже те ограничивались ведром горячей воды и каким-никаким, но все же трехразовым питанием. Поэтому я помогала по хозяйству: с готовкой, мытьем посуды, сортировкой мусора, стиркой и подобными бытовыми заботами. Тяжелая работа меня не смущала, более того — она помогала отвлечься и выбросить из головы все лишнее. Например, мысли о Джен и о том, как она, должно быть, переживает за меня. Или о том, что после той нашей первой ночи Йон больше не заходил в мою комнату. Он держался на почтительном расстоянии, и лишь, когда зуд его метки становился совсем невыносимым, подходил и стоял рядом, вдыхая мой запах нервно раздувающимися ноздрями. В эти моменты мы не касались друг друга, словно в бессмысленной и неловкой попытке сделать вид, что нам обоим этого не хочется, и каждый раз меня так и тянуло задать дурацкий вопрос о том, как поживает Никки и их ребенок. Но я молчала, осознавая, что все это глупо, неуместно и по-детски. Поэтому максимум, о чем я разрешала себе его спросить, это о том, есть ли вести от его отца по поводу метки и того, как разорвать нашу связь. Вестей за эти дни так и не было, но, по словам Йона, еще было рано терять надежду, потому что вопрос был очень деликатный и выяснять его нужно осторожно, не привлекая к себе лишнего внимания. Особенно учитывая тот факт, что церковники почти наверняка нас разыскивают.

По утрам я всегда с замиранием сердца слушала новости по маленькому радиоприемнику, что стоял на верхней полке в кухне Дома. Там иногда передавали свежие сводки по делу об убийстве в бывшем складском квартале. Подозреваемых, по словам ведущих, было двое, однако по имевшимся записям на камерах их опознать не удалось, а показания свидетелей разнились. Джен была права — моя слишком умная подруга обычно всегда оказывалась права, — из-за того, что я вовремя не дала о себе знать, меня записали в сообщницы. Мой запах был на месте преступления, и, вероятно, гончие, что работали там в тот день, явись я теперь в участок, смогли бы мгновенно меня опознать. И любые попытки выгородить себя в таком случае явно были бы бесполезны.

Еще одна проблема в мой и без того растущий день ото дня список. И еще одна причина с головой уходить в тяжелую физическую работу, убеждая себя, что она имеет смысл. Что мои действия и поступки вообще имеют хоть какой-нибудь смысл, когда со всех сторон меня обступала кромешная неизбежность. Где-то в глубине души я прекрасно понимала, что долго так продолжаться не может, и я обязательно закончу либо в застенках Церкви, либо в тюремной камере. И, честно говоря, в иные моменты мне становилось почти все равно, и я всерьез обдумывала возможность просто пойти и сдаться первому, кто захочет меня поймать. Появление Йона разрушило мою жизнь до основания и ровным счетом ничего не дало взамен, кроме горячечных снов и фантазий, накатывающих как будто бы ниоткуда и заставляющих меня ощущать себя «конкретной омегой», как выразилась в свое время одна из девочек Ории.

— Список дел на сегодня, — прочистив горло и убедившись, что все собравшиеся за утренним столом ее слушают, объявила Поппи. — Нужно съездить по магазинам и в прачечную, вымыть полы на втором этаже и разобраться с трубами на третьем. Ну и обед, ужин, мытье посуды, завалы во дворе, тут все как обычно. Добровольцы?

— Я попрошу брата заняться трубами, — подала голос одна из омег. — Он мне торчит десятку уже месяц, пусть натурой отработает.

— Давно пора, — с усмешкой поддакнул кто-то. — Этот паразит и так деньги из тебя сосет, как теленок из сиськи, пора бы ему уже поработать на благо общества.

— На полы нужно троих минимум, — заметил еще кто-то. — Там в одного не сдюжить вообще. Тем более вчера одного из клиентов основательно так вывернуло в одном из углов. Это вообще заслуживает отдельной строчки в общем списке.

— Я мыла на той неделе, до сих пор мозоль на руке не сошла!

— Да у тебя даже от палочек для еды мозоли появляются, нашла чем козырять, белоручка хренова!

Омеги зашумели, заволновались, их речь стала менее вразумительной и членораздельной, пересыпаемая многочисленными нецензурными выражениями и диалектными словечками, выдававшими во многих из них приезжих из маленьких провинциальных городков. Впрочем, я и сама не могла похвастать столичным происхождением — в Восточный город я переехала около шести лет назад. И не могу сказать, что это было продиктовано каким-то особым душевным порывом. Скорее, малодушным желанием сбежать от наступающего мне на пятки прошлого, которое до сих пор иногда являлось мне в дурных снах.

— А Никки не занимается работой по дому? — негромко уточнила я у Поппи, осознав вдруг, что никогда не видела ее внизу. Она в прямом смысле слова жила на своем чердаке, и даже еду Йон относил ей обычно сам.

— Нет, братец взял на себя ее… часть отработки, — отозвалась омега, качнув черноволосой головой. — Я слышала, что слишком большое скопление малознакомого народа ее пугает. Ей спокойнее там.

— Ясно, — коротко ответила я, не сдержав эгоистичную мысль о том, что, где спокойнее мне, Йон даже не спрашивал. Просто поставил перед фактом, что для того, чтобы жить здесь, я должна оттирать с пола чужой непереваренный ужин, перемывать гору посуды или таскать вверх-вниз по лестницам тяжеленные пакеты с едой. Я вызвала у себя перед глазами образ Никки — ее хрупкое тело, болезненно-бледное лицо, нервные движения и эту надсадно цветущую красоту умирающего цветка, которая буквально сбивала с ног своей отчаянной мольбой о помощи и заботе. А потом перевела взгляд на свои маленькие ладони с грязными ногтями и уже слегка загрубевшей от холодной воды и тряпок кожей. По своей сути мы с этой женщиной ничем не отличались, но она была принцессой, а я, видимо, служанкой, и всерьез размышлять о том, кого предпочтет наш «принц» смысла, конечно, не имело.

— Я съезжу в прачечную, — раздался от двери голос Йона. Я уже не удивлялась тому, что не чувствую, когда он появляется в комнате. Для меня он всегда был рядом — вытатуированный под моей кожей, обвившийся змеей вокруг моего сердца, вонзившийся когтями мне в душу. Мужчина, которого я никогда не желала любить, альфа, которому никогда не хотела так безраздельно принадлежать.

— Один? — уточнила меж тем Поппи. — Там шесть мешков белья накопилось.

— Возьми сестренку Хану с собой, — меж тем подсказал Медвежонок, сидевший неподалеку от меня и до этого момента сосредоточенно рисовавший в своей тарелке с кашей какие-то странные символы.

От неожиданности я даже не нашлась, что возразить, просто какое-то время открывала и закрывала рот, надеясь, что Йон придумает отговорку за нас обоих, но тот вдруг пожал плечами и согласился.

— У меня кое-какие дела в городе до вечера, но потом так и быть, — кивнул он, отлепляясь от косяка, к которому до этого прислонялся плечом.