Победоносец - Anne Dar Страница 4

порой и целые вереницы шумных ребят. Иногда это выглядит очень весело: хмурый Громобой, вокруг которого скапливаются весёлые подростки и дети, на ментальном уровне распознающие в нём безопасность – словно пчёлы на сладкий мёд слетаются. Однако сегодня его хмурое замешательство меня совсем не веселит, потому что к нему прилипли наши одноклассники Онагост Земский и Ванда Вяземская с её младшей сестрой Отрадой. В Замке, из-за женского бесплодия, живёт мало детей – в нашем классе всего лишь десять человек, – но вот нужно было Громобою из всех возможных людей подцепить сегодня именно Ванду, да ещё и с Онагостом! Лучших вариантов просто невозможно придумать, чтобы в одно мгновение изменить мой настрой относительно этого дня.

Онагост Земский – крайне весёлый и самоуверенный парень, очень светлый блондин с пышными кудрями, голубоглазый и благолепный на лицо, всегда одет лучше всех, ведь ко всему прочему он единственный сын князя, что сразу же делает его “не своим” во всех компаниях. Парень он, быть может, и не такой плохой – мог бы быть гораздо хуже, при его-то статусе, – но всё равно порой забывается и становится задиристым, а хорошенько подраться с ним нельзя, ведь никто не хочет навлечь на свою семью гнев его отца. Онагост младше Громобоя и меня, он родился в декабре, зато задорной громкости в нём столько, сколько нет во мне с Громобоем вместе взятых.

По мере того, как компания из четырёх ребят приближается, я всё больше начинаю безотчетно хмурить брови. И дело совсем не в Онагосте – пусть парень шумный, да разве шумиху можно считать проблемой? Я стараюсь не смотреть в сторону Ванды. Её сестра, Отрада, на три года младше нее, но на один год старше Полели – ей всего лишь десять лет. Сёстры Вяземские на редкость красивые девочки, даже, пожалуй, самые красивые во всём Замке. В красоте с ними может посоревноваться и, пожалуй, даже превзойти своих соперниц только Полеля, да только красота сестры меня не занимает, так что больше я, конечно, осознаю красоту Вяземских. Отрада – лучшая подруга Полели, и меня она мало интересует: она хотя и редкая красавица, а всё ж маловата, да и темперамент у неё не тот, что меня трогает, слишком уж тёплый. Но вот старшая, Ванда, меня откровенно интригует своим непонятным характером и более строгой красотой. Сёстры Вяземские очень сильно разнятся между собой не только своим внутренним строением, но и внешними данными: Ванда каштанововолосая и высокая, а Отрада золотоволосая и из-за того, что медленно растёт, выглядит не на десять, а только на семь лет. Такая разница между кровными сёстрами легко объяснима – девочки рождены от разных матерей. Внешне их только и роднят разве что их большие голубые глаза, доставшиеся им от их отца Вацлава Вяземского, являющегося правой рукой князя. Вяземский, как и многие приближенные к князю люди, не примыкает к тому типу людей, который можно назвать приятным. Говорят, мать Ванды сбежала от него, когда Ванде не было и года от рождения, из-за того, что он побивал её. Второй раз советник князя женился уже спустя три месяца после побега своей первой жены. Новая жена год за годом рожала новых детей – за три года брака родила трёх и была беременна четвёртым, когда, по примеру первой жены Вяземского, сбежала на лошади с двумя детьми: мальчиком четырёх лет и годовалой девочкой. Отраде было всего три года от роду, и её мать не смогла забрать по той причине, что в то время девочка находилась при смерти из-за серьёзной болезни. Все думали, что Отраду не спасти, но она вдруг выкарабкалась, а придя в себя, застала избу наполовину пустой: остались только отец да Ванда. Говорят, будто мать Отрады едва не схватили, но на перешейке её ждала железная птица, на которую она успела сесть вместе с братом и сестрой Отрады. Эта железная птица отнесла их далеко отсюда, в какую-то сказочную Канаду, в которой их уже ждал родной брат спасшейся беглянки. Я иногда думаю, может быть, душа нашей матери тоже улетела в Канаду на железной птице? Может быть, Канада – это место, в которое улетают все уставшие матери?

У нововеров в ходу исключительно старославянские имена – такова традиция, а традиции для нововеров священны, пусть их и нельзя назвать древними. Ванда – совсем не славянское имя, говорящее о происхождении матери этой девочки, и этим старшая Вяземская тоже выделяется на фоне остальных. И если есть в этой странной девчонке серьёзный недостаток, заставляющий меня хмуриться всякий раз, когда я о нём думаю, так это то, что она на целую неделю старше меня – уж лучше бы я был старше! Хватило бы с неё и того уж превосходства, что её улыбка подавляет мою!

***

Мы уже давно сидим под деревьями в ожидании Громобоя и Онагоста, отправившимися добывать наживку для своих удочек: Ратибор гоняется за Полелей и Отрадой, а я молча наблюдаю за ними, лишь бы только не смотреть на Ванду, сидящую рядом и плетущую цветочный венок.

– Не хмурься так, у тебя ведь красивые глаза! – вдруг обрывает тишину Вяземская необоснованно весёлым голосом, и стоит мне только обернуться, чтобы посмотреть на неё, как сразу же, с неприкрытым задорством, она набрасывает на мою голову венок из васильков.

Я не сразу, но всё-таки снимаю со своей головы венок, который едва не заставляет меня краснеть, и с наигранной невозмутимостью откладываю его на зелёные кленовые листья, собранные Полелей.

– Васильки больше подходят к твоим глазам, чем к моим, – вслух замечаю правду я.

– Вот как? – веселье в её голосе отчего-то неизменно вызывает во мне надобность потуплять взгляд. – А из каких цветов тогда подошёл бы тебе венок?

– Из обычной травы.

– Как хмуро! Но, пожалуй, ты прав… Глаза у тебя болотного цвета, а раз так, значит, красные цветы тебе подойдут.

– Почему красные?

– Потому что растущие на болотах брусника и клюква красные.

В тринадцать лет первое, непонятное и оттого не столько приятное, сколько мучительное чувство – особенное испытание, во время которого только и остаётся, что поджимать губы, совершать тяжёлый вздох и почти раздражённо отводить взгляд в противоположную сторону от источника своего странного беспокойства. Повезло, что Громобой с Онагостом вовремя вернулись, держа в своих руках банки с земляными червями – спасли меня от опасности быть до покраснения замученным смешками девчонки. И всё равно дальше всё пошло не гладко: усевшись на траве и став снаряжать свои гибкие удочки, Громобой