Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов Страница 38

Теперь же он стоял рядом, смотрел на неё глазами, в которых больше не было непроницаемого холода, а в каждом его движении сквозило нечто новое, что она никогда не замечала раньше. Теперь он был живым, реальным.

Лия видела, как он поправляет рукава пиджака, как едва заметно улыбается, когда кто—то отпускает неудачную шутку, как сосредоточенно хмурит брови, когда погружается в работу. Он больше не казался бесплотной мечтой, фигурой на пьедестале, холодной статуей, воздвигнутой в её сознании. Теперь он был мужчиной из плоти и крови, человеком, которого можно было коснуться, которого можно было понять, рядом с которым можно было дышать полной грудью, не боясь утонуть в собственных мечтах.

Он стал её настоящим. В его присутствии всё приобретало другой смысл. Взгляд, случайное касание, полушёпот его голоса в тихом коридоре института – всё это становилось важным, значимым, проникнутым особым, неуловимым электричеством. Она больше не чувствовала себя маленькой девочкой, смотрящей на недосягаемую звезду. Теперь её место было рядом с ним, теперь она могла говорить, смотреть, быть услышанной.

Любовь больше не была несбыточной фантазией, не была односторонней тоской, запертой в её мыслях. Теперь она ощущалась физически, пульсировала в каждом взгляде, в каждом движении, в лёгких касаниях, которые уже не пугали, а были естественны, словно их ожидали всю жизнь.

Она чувствовала себя женщиной, любимой, желанной.

Каждое утро начиналось с предвкушения встречи, каждый вечер наполнялся ожиданием, что завтра принесёт ещё один момент, когда их взгляды пересекутся, ещё один шаг навстречу друг другу. Она жила этим, каждым мгновением, каждой секундой.

Прошлые страхи, сомнения, мысли о времени, о перемещениях, о потерянных годах – всё это исчезло, перестало волновать, утратило свой смысл. Теперь она была здесь. С ним.

Лия и Александр встречались украдкой не потому, что боялись осуждения или преследовали какой—то тайный замысел, а потому что это придавало их встречам особую значимость, ощущение драгоценности каждого мгновения. Их связь существовала в мире, куда не проникали посторонние взгляды, где не было чужих мнений, ненужных слов и условностей. В институте они держались подчёркнуто отстранённо, словно ничего не происходило, словно между ними не возникло ничего, выходящего за рамки официальных взаимодействий. Но стоило Лие почувствовать на себе его взгляд – чуть дольше, чем положено, чуть внимательнее, чем позволительно, – как всё внутри неё замирало, наполнялось ожиданием. Взгляды становились их тайным языком, мгновенными посланиями, зашифрованными во встречных взглядах обещаниями.

Вечерами, когда город затихал, а улицы покрывались дымкой, они уходили туда, где можно было спрятать их мир от случайных встречных. Они бродили по узким улочкам, где старые фонари бросали тусклый свет на мокрый асфальт, заходили в парки, окутанные осенней прохладой, шли вдоль реки, чувствуя, как ветер касается лиц, впитывая в себя запахи увядшей листвы и далёкого дыма. Их разговоры текли, словно неспешная музыка – литература, детские воспоминания, смех над пустяками, моменты из жизни, которыми они делились друг с другом.

Лия запоминала тембр его голоса, его интонации, малозаметные, но такие значимые паузы, едва уловимую насмешку в словах. Иногда он прерывал их шаг, закуривал, глядя в тёмное небо, и тогда Лия стояла рядом, наблюдая, как тлеет уголёк сигареты, чувствуя, как табачный дым смешивается с осенним воздухом. Они никуда не торопились, наслаждаясь этими тихими минутами близости. Но за каждым таким вечером неизменно следовало продолжение – они шли к нему, оставляя за порогом все ограничения, которыми скованы люди при свете дня.

Александр жил в маленькой квартире в старом доме, с высокими потолками и тяжёлыми дверями, с небрежно разложенными книгами, стопками бумаг на письменном столе, с несвежей постелью, которая за эти недели уже успела вобрать в себя её дыхание, её тепло и её запах. С каждой новой встречей она осваивалась здесь всё больше, перестав чувствовать себя гостьей. Девушка зажигала настольную лампу, тёплый свет которой наполнял комнату, бросая мягкие отблески на его профиль, наблюдала, как он снимает пиджак, расстёгивает манжеты, расстёгивает рубашку, медленно, не спеша, будто наслаждаясь каждым жестом.

Она чувствовала, как её сердце бьётся в ритме с его движениями, как её тело вспоминает его прикосновения ещё до того, как он касается её. Всё происходило естественно, без тревоги, без колебаний. Она больше не думала о том, что скажут другие, что будет, если кто—то узнает. У неё не было страха, не было сомнений.

Они касались друг друга в тишине, их дыхание перемешивалось, а мир за стенами этой комнаты становился чем—то призрачным, несуществующим.

Она чувствовала себя на своём месте, словно каждый день, каждая встреча, каждый момент в этой комнате постепенно собирались в целостную картину её существования. Она знала, что именно здесь и сейчас – её настоящее, тот самый миг, который не требовал осмысления, анализа или сомнений. Всё, что происходило, казалось естественным и непреложным, словно это всегда должно было быть так.

Лия больше не нуждалась в ответах, не искала подтверждений, не пыталась разобраться, настоящая ли эта жизнь или порождение её подсознания. Вопросы потеряли свою значимость, ведь реальностью становилось именно то, что она ощущала каждой клеточкой своего тела. Она просто жила, растворяясь в мгновениях, которые не требовали ничего, кроме искренности, и впервые за долгое время чувствовала себя абсолютно свободной.

Чем глубже Лия погружалась в эту жизнь, тем сильнее стирались границы между прошлым и будущим, превращая её воспоминания о двадцать четвёртом годе в едва уловимые тени, которые день за днём теряли очертания, тускнели, превращались в призрачные отголоски чего—то, что когда—то казалось незыблемым. Она не замечала, когда это происходило – когда привычные названия улиц вдруг утратили смысл, а места, в которых она жила и работала, стали казаться чужими, будто бы не имеющими к ней никакого отношения.

Сначала исчезали мелочи: номера телефонов, напечатанные в её сознании как нечто само собой разумеющееся, имена людей, с которыми она общалась ежедневно, пароли от электронных почт и аккаунтов, которыми пользовалась годами. Затем начали пропадать вещи посущественнее: лица, которые ещё недавно всплывали перед глазами при одном лишь воспоминании, теперь рассыпались, стоило ей попытаться их восстановить.

Однажды она поняла, что не может вспомнить содержание своих собственных книг. Их названия ещё звучали в её голове, но стоило углубиться в мысль, как страницы её памяти оказывались пустыми, белыми, исписанными лишь случайными, бессмысленными строками. Когда—то она могла безошибочно процитировать десятки абзацев, могла назвать точные даты публикаций, помнила каждую рецензию, каждую встречу с читателями, но теперь всё это утратило форму, превратилось в неразборчивый шум,