Отрада - Виктория Богачева Страница 33

— Я меч ему выковать обещался. Вот, сдержал слово, — и он похлопал по переметным сумам, в одной из которых и была спрятана его поклажа.

— А, ты, стало быть, Славуты сын? Кузнец в общине за рекой? — взгляд второго кметя смягчился, когда он признал Храбра. — А то я гляжу, лицо больно уж знакомо. Ты еще зиму назад суда у воеводы требовал?

Кузнец молча, угрюмо кивнул. Да-а-а, немного же всего происходит в тереме воеводы, коли у воинов такая память долгая. Ну, просил он суда и просил. Мало ли людей с подобными прошениями каждую седмицу приходят...

— Ты токмо заради воеводы приехал? — продолжал любопытствовать мужчина.

Он уже Храбру в отцы годился, и потому тот нехотя, но отвечал.

— Еще на торг поглядеть хочу.

— А, ну, добро-добро, — кметь почесал подбородок. — Нынче переполох у нас, сам видишь. Воеводе нашему не до тебя с мечом.

Храбр покивал. Пока они говорили, за спинами кметей по подворью продолжали носиться встрепанные девки и холопы. Тут уж ему сделалось любопытно спросить, и он заколебался. Выспрашивать что-то он не любил. А еще пуще не любил, когда к нему с вопросами лезли. Но мужчина, с ним заговоривший, все топтался на месте, никуда не уходил. Разрывали ему грудь вести, которыми потребно было поделиться.

— А приключилось что?

Кметь разом повеселел. Подобрался, руки за спину завел важно, плечи расправил. Храбр хмыкнул в бороду, но изготовился слушать.

— Ну, что тут скрывать... объявят уже вскоре на площади. Князя меньшой брат помер. Прямо в тереме воеводы по утру.

Вот как. Кузнец особо не подивился. Ему до князей дела не было. Дань они воеводе платили, а больше ему и знать ничего не надобно.

— Да, бедовым он был, мамкин последыш, княжич Ратмир, — кметь разговорился и цокнул языком. — Намаялись мы с ним.

Имя отозвалось чем-то знакомым, и Храбр нахмурился, припоминая.

— Это тот, который на злато-серебро падок был? — спросил он наугад.

Кметь поспешно закивал.

— Он, он! — обрадовался отчего-то, что кузнец княжича признал. — Уж сколько казны спустил на диковинные вещицы, сколько князь-батюшка за него вступался, сколько виры выплатил тем, у кого Ратмир Судиславич таскал...

Храбр поморщился. Татем быть – последнее, гиблое дело. Простому человеку руку бы отрубили, а княжич, стало быть, вирой обошелся. Ну, добро.

— Благодарю тебя, — он склонил голову, поглядев на мужчину. — Поутру тогда с мечом зайду.

— Бывай, — тот махнул рукой.

На том и расстались.

Вскоре Храбр увидел знакомую вывеску постоялого двора. Взяв Сокола под узды, он вошел на подворье, заполненное грубыми деревянными столами и широкими лавками — в жаркую летнюю пору постояльцы трапезничали за ними.

К нему тотчас подбежал расторопный мальчишка, чтобы отвести коня в стойло, и Храбр кинул ему маленькую монетку, велев вдоволь насыпать Соколу овса, и увидел идущего к нему мужчину.

— Дядька Нелюб, здрав буди, — он первым поприветствовал старого друга отца.

— И ты, сынок, — мужчина, в чьих волосах и бороде уже виднелась седина, обнял его, крепко стукнул пару раз по спине.

Они прошли и сели за ближайший стол, и Храбр с удовольствием потянулся — до скрипа суставов и приятной ломоты в спине. Они сказали подошедшей девке принести им зажаренного дикого кабана с луком и по кубку хмельного меда.

— В воеводином тереме переполох стоит, — выждав немного, заговорил Нелюб.

— Да я уж слыхал, — покивал Храбр. — Княжич к праотцам отправился.

— Коли свезет. Такого-то и в Навь отправить стыдно будет, — заметив его ошеломленный взгляд, мужчина звучно, со вкусом рассмеялся. — Да ты еще мальцом был, не помнишь, вестимо. Как княжич Ратмир тогда боярскую избу ограбил, дочку его молодую зашиб. А все из-за диковинных самоцветов.

Нелюб огладил густую бороду и замолчал, увидев приближавшуюся к ним девку. Она поставила на стол поднос с большим куском кабанины и чаши, полные меда — тот лился через края. Дольше обычного задержала лукавый взгляд на Храбре и степенно удалилась, перекинув за спину длинную косу.

— Долго тогда неспокойно было, все общины слух облетел. Да, — Нелюб потянулся за кубком.

— Это ж ради каких самоцветов княжич убийцей стал?

Храбр сплетни не любил, но нынче даже ему любопытно стало. Трудно было вообразить, чего не хватало княжескому сыну, который с младенчества был всячески обласкан. Которому, повели он, достали бы и самоцветы заморские, и любую диковинку.

— Да-а, там тоже разное люди болтали. Правды уже никто не узнает. Говорили, мол, и ведовские они, и редкие, и такие, что разум туманят. Мол, поглядишь на них разок, и токмо о них мыслить станешь.

— Такую-то диковинку в лес бы снести да в самой глубокой яме закопать, — Храбр с досадой покачал головой. — Не должно людям такие вещи хранить.

— Видишь, как бывает, сынок, — Нелюб развел руками. — Княжич заради них дочь боярскую сгубил, а самоцветы пропали. Так он их никогда и не увидал.

— И того хлеще, — Храбр скривился и махнул рукой. — Добро, дядька Нелюб, оставим. О такой мерзости и говорить не хочется.

— Твоя правда, сынок, — мужчина покивал. — Расскажи-ка лучше старику, как брат с сестрами? Как Услада с Белояром, справно живут?..

23.

На другой день, уже под вечер, в покосившийся забор вокруг знахаркиной избы тихонько поскреблась Стояна.

Отрада подняла голову, с прищуром смотря на заходящее солнце. Намаявшись за целый день, нынче она собирала с расстеленного прямо на земле полотнища целебные травы. Верея ушла сразу после восхода солнца, велев перебрать и разложить огромные, душистые пучки, которые она нарвала накануне ночью в лесу. Знахарка говорила, что и на поле скоро тяжелая пора настает, и в лесу — много трав следовало собрать, пока те не отцветут и не растеряют всю свою пользу. Как мужики работают до конца Ревуна*, так и знахарки до того же срока.

Провозившись с травами с самого утра, Отрада могла различать их на вид и почти без раздумий называть, какая где лежит. Она как раз задумчиво перебирала пальцами желтые цветочки девятисила — Верея говорила, им лечат сильный, грудной кашель, головную боль и ломоту в костях, когда услышала тихий стук Стояны.

— Верея в избе? —