Подарок для Императора. Меж двух огней - Мара Черная Страница 32

Думал, что буду просто уважать её, а со временем слюбится. Я ошибся. Поторопился. А потом встретил тебя. Маленькую, отважную, гордую и местами очень безрассудную, Мира. В первую встречу ты меня разозлила и заинтриговала, а во вторую, там, на площади, когда тебя везли в клетке, я понял, что хочу быть рядом, что не могу тебя больше оставить. Я был переменчив с тобой. Я сам не мог понять себя. С одной стороны, меня тянуло к тебе, с другой — обязательства перед невестой. Я не мог решить как поступить, не знал, как будет лучше для всех. Я и сейчас не знаю. И мне очень трудно открыться перед тобой и говорить о своих мыслях. Но надеюсь хотя бы они помогут понять, что я не мог тебя предать и выдать рыжему мерзавцу. — Хельвдан очень нервничал, он был сильно напряжён, черты лица стали острее и жёстче, а голос на тон ниже.

Мне стало страшно. Я не знала, что ответить. Мысли хаотично пролетали в голове, а сознание не могло ухватиться ни за одну.

— Прости, — прошептала, и из глаз покатились крупные слёзы.

Хельвдан осторожно обнял меня большими сильными руками, стал ласково приглаживать волосы, пытаясь успокоить.

Я обвинила его, ударила, оскорбила. Сделала из него козла отпущения. А за что? За то, что влюбилась, как идиотка, и не получила в ответ того, чего сама себе придумала и на что надеялась? К тому же сама его задирала и отталкивала. За то, что он просто оказался рядом в неподходящее время? А ведь он просто хотел помочь. Я никогда не была особо глупой, но мои мозги будто в кисель превратились последнее время. Я творила какую-то бессмысленную ерунду, которая создала всем кучу проблем. Я сама виновата… Не он, не тот, кто меня сдал, а я сама.

— Я не злюсь, — так же тихо прошептал он в ответ. — Всё очень запутано сейчас.

— Я с-сама виновата, — всхлипывала ему в плечо. — Я не д-должна была в-винить тебя.

— Тебе сейчас больно и страшно, — он продолжал нежно поглаживать, перейдя на спину. — Забудем о том, что произошло. Это прошлое.

— Нужно думать, что делать дальше, — сказали в один голос.

— Скоро бал, — продолжил мужчина. — Бал моей помолвки с Леей. На нём я объявлю, что она не состоится. Для начала.

— Ты уверен? — испугалась я.

— Да. Если я соглашусь на брак, то испорчу жизнь троим людям. А если откажусь — то больно будет только одному и недолго. Лея — девочка хваткая, сможет найти себе партию. На балу она будет блистать, и ею будут любоваться множество высокопоставленных мужчин. После объявления о разрыве, половина из них будет мечтать утешить её в своих объятиях.

Ладно. Успокоил.

— А мы… как дальше… — не смогла выдавить из себя что-то внятное.

Говорить «мы» было слишком самонадеянно. И страшно. Сердце колотилось.

— Не знаю, — честно ответил Хельвдан. — Я не могу открыто претендовать на тебя, пока тобой интересуется Калантиэль. Он собственник. Не посмотрит на нашу дружбу, казнит или вышлет куда подальше в Северные горы хотя бы из принципа. Для него это дело чести. Он не потерпит унижения. Да и что скрывать, ты ему однозначно приглянулась.

Я только сильнее прижалась к нему, не найдя, что ответить. Почему так трудно? У Сальвии с любовью всегда получалось легко и приятно. Мальчишки за ней бегали, а она бегала от них окрылённая и счастливая. С кем-то встречалась, а потом расставалась, и на его месте тут же появлялся другой. И по новой: свидания, признания, цветы, подарки, и никакого сожаления. Никакой боли, никаких страданий, никаких неопределенностей и разочарований. А я с первой влюблённостью и так вляпалась. Император, главнокомандующий армией, плен, любовные треугольники, страх, боль, и непонятно, что дальше.

— Ничего. Мы выпутаемся. Всё образуется, — утешал тот самый главнокомандующий армией Иллеманы.

А мне хотелось ему верить. Как в тот день, когда он принёс кинжал к моей клетке в беорхийском лагере, когда сказал, что будет рядом. Как когда он держал меня верхом на лошади, чтобы я могла поспать в пути. Хотелось положиться на него, довериться. Несмотря на борьбу во мне моей сильной и независимой стороны, сейчас постепенно открывалась слабая часть, которая искренне нуждалась в опоре, в поддержке, в сильном и надёжном человеке рядом. И жуть как не хотелось теперь отпускать этого человека. Но время безжалостно, всему приходит конец.

— Мне нужно идти, Мира, — Хельвдан мягко отстранился. — Как бы я не хотел остаться, у меня целая гора дел. И долгое нахождение в твоей комнате может вызвать ненужные подозрения.

Он осторожно вытер мои мокрые щёки большими пальцами и, напоследок, нежно прижался губами ко лбу.

Уже у двери, он обернулся:

— И, Мира. Положись на меня, пожалуйста. Я лучше знаю Калантиэля. Не хочу, чтобы ты случайно сделала хуже. Он опасен и порой непредсказуем даже для меня.

После его ухода внутри осталась лишь пустота. Эмоции съели всё, что там было. Мне придётся положиться на Хельвдана де-Мирта. Придётся. Нельзя позволять себе вставлять ему палки в колёса. Нужно посоветоваться с Парисой! Она же хорошо знает и его, и Калантиэля, и Лею, в конце концов. Во всяком случае, хотя бы выслушает и поможет обуздать беспокойный разум.

22

— Париса! Я идиотка! — Я влетела на кухню, едва дыша — торопилась, пока меня кто-нибудь не захотел остановить. — А ты где?

— Да тут я, — она на мгновение показалась из каморки вся перепачканная в муке и вернулась к своему занятию. — Мышь дыру в мешке прогрызла, убираюсь вот. Мне Лея передала, что случилось. Дело, конечно, дрянь, но ничего! Выпутаемся, моя хорошая! — весело пролепетала женщина.

А я вот не разделяла её оптимизма.

— Да не в этом дело, — перебила Парису. — Тут кое-что похуже!

— Похуже? — Париса вышла на кухню, наспех вытерла руки и лицо о фартук и поставила чайник на тлеющие в печи угли. — Сейчас чайку сделаю, а ты давай, голуба моя, присаживайся и рассказывай, что уже стряслось?

— С чего бы начать… — я призадумалась, опуская пятую точку на тонкую скамью у стола. — Мозгов у меня нет, вот с чего! Я Хельвдана сильно обидела, наговорила лишнего, по лицу ещё ударила…

— Ты что сделала? Ударила? — Париса резко бросила занятие чаем и повернулась ко мне, брови её устремились вверх.

Ещё немного и того, гляди, пределы головы покинут.

А мне так паршиво стало. Огонь стыда прокатился от пят до самой макушки. И, хоть в голосе женщины не было укора, а только