Настя захватывает мир - Тальяна Орлова Страница 3

– Сереж, умоляю тебя, никому не рассказывай о произошедшем. Это навредит всем участникам, понимаешь? Да, Юмин Тахарион – князь зла, спрятавшийся на самом видном месте, но не забывай, что совсем недавно он уничтожил этого проклятого маньяка! Разве будет справедливо, если за единственное доброе дело на него ополчится весь мир?

– Несправедливо, кажется… – неуверенно протянул парень. – И он твой близкий друг – ты не перенесешь, если у него начнутся серьезные проблемы. Настенька, а он точно тебе всего лишь друг?

– Точно-точно, – заверила я с усталым вздохом. – Выручал меня неоднократно, в каждой мелочи помогал, когда я осталась без поддержки управления. И не будем забывать, что в академии завелся еще один паразит! Как мы с ним справимся без почти уже обеленного Тахариона?

– Да я все это понимаю! Но почему бы не сообщить в управление Исы? Так все им и объясним! Они не хуже нас с тобой разбираются в политике – даже обрадуются и мгновенно возьмут на вооружение такой могущественный ресурс! С чего вдруг уверенность, что они начнут создавать танки вместо использования эффективного союза, который ты создала?

– Просто этот самый могущественный ресурс вряд ли собирается кому-то служить, – заметила я.

– Кроме тебя, – неуместно вставил Сергей почти неоспоримый аргумент.

И я нашла такой ответ, который на время его успокоит:

– Вот именно! Дай мне время, чтобы его убедить. Но огласка всю стратегию испортит!

Сережа принял ситуацию и наконец-то успокоился. А время мне действительно нужно – или для поиска других маневров, или просто дождаться, когда тонкое плетение окончательно перепрошьет его бедный разум – и тогда уже одноклассник прекратит вообще со мной спорить. Будет только в рот мне заглядывать и ждать любых проявлений нежности. Мечтала ли я когда-нибудь обзавестись влюбленным рабом? Вряд ли, даже книг таких избегала. Потому и сейчас не испытывала облегчения от мысли, что моя временная заплатка спасает его жизнь.

Тем временем Эллес все чаще спорил с Ютой. Ученый ум выискивал все зацепки и вытаскивал их наружу, требуя немедленных объяснений. Иногда даже угрожал, что сам раскроет тайну личности Тахариона – это на случай, если тот вдруг решит действовать необдуманно и привычно жестоко. Нередко поддавался банальному любопытству, вновь и вновь возвращаясь к нашей взаимной привязанности: он драконьим нутром чуял, что здесь тоже зарыта какая-то загадка, из которой можно будет сделать полезные выводы.

Когда мне уже надоело слушать об одном и том же, я отвела Юту в сторону и предложила:

– Может, пора уже рассказать Эллесу об Аделиз? Пусть уймется. Он же сам не знает, что ищет, а если найдет, то и успокоится.

– Ни за что, – резко ответил Юта, тщательно контролируя пространство вокруг. Неподалеку от нас чистокровный дракон и сильный маг воздуха – с такими необходимо быть начеку.

– Почему же? – удивилась я. – Боишься, что он собирается сделать из меня оружие против тебя или ограничитель? И я даже не собираюсь настаивать, что он на подобное не способен – уже ничему не удивлюсь.

– Да. Но не только, – в итоге решил он хоть что-то объяснить. – Это не такая тайна, которой можно с кем-то делиться. Никогда и никому не сообщай, что ты воплощение Аделиз. Забыла уже, что о ней пишут в трактатах? Злодейка глобального масштаба, в сравнении с которой даже меня считают всего лишь то ли ее подделкой, то ли учеником. Упоминания обо всех ее добрых делах благополучно стерты из истории, зато домыслов хоть завались. Считаешь, что чистокровные станут разбираться и отказываться от того, во что с детства верили? Или они просто начнут на тебя охоту, пока ты не «обучила» еще десяток князей зла? На стороне правды лишь показания двух свидетелей – твои и мои, что уже по определению не считается.

Я проморгалась и сумела закрыть рот. Вообще-то, он ничуть не преувеличивает: и в предыдущем мире люди были устроены в точности так же и с большим трудом отказывались даже от самых абсурдных убеждений. А тут легенде сотни лет, что уже хронологически превращается в незыблемую истину – дураком назовут того, кто в ней усомнится! Прочистив горло, я произнесла:

– Ты прав, я вообще об этом не подумала. Ты снова обо мне заботишься, спасибо. Или у тебя опять и собственные мотивы завалялись? Это стало бы для меня шоком.

– Конечно, завалялись. – Улыбнулся он мягко. – Мне еще меньше выгодно, чтобы об этом кто-то узнал. Если есть список запрещенных заклинаний, то существует и магия, которая чернее черного. Настолько ужасающая, что для нее даже списков не придумали. Возвращение души как раз из этого раздела. Уверен, ныне живущие драконы и не слышали о подобном, этому колдовству тысячи лет, оно древнее их самых древних городов. Зато если пронюхают, какую муть я поднял со дна их истоков, то начнут относиться ко мне еще хуже, чем теперь. А у меня и так самооценка шаткая – вдруг запла́чу?

– Надо же… – я была обескуражена услышанным. – И опять странно. Не вижу ничего ужасного в том, что ты вернул двух женщин и подарил им возможность прожить хорошую жизнь. Судя по твоим рассказам, они этого сто раз заслуживали. Или дело снова в жестокости самого ритуала? Тогда лучше не вдавайся в подробности! – Я вскинула руку, хотя быстрый разум уже прикинул шокирующие варианты наподобие «сто жизней за одну», или что-то в этом роде. Помотала головой, выкидывая из нее то, что уже не в силах изменить, и сосредоточилась: – Заклинанию тысячи лет, но ты его нашел? Раз современные драконы не знают, то точно не в их библиотеках. Где же, любопытно? И откуда такая твердая уверенность, что крупнейший архив древних фолиантов у Пустынной Розы? Не собственными ли глазами видел?

Он так драматично всплеснул руками, словно принял образ театрального актера.

– Тетенька, ну как же ты иногда раздражаешь – особенно если несешь подобную несусветную чушь! Разумеется, ноги моей не было в Пустыне! У нас же негласный договор о ненападении. Поэтому если ты вдруг придумала, что я пойду туда и добуду освобождение для твоего Сережи, то здорово просчиталась. Я после прошлого раза лет пятьдесят раны залечивал, ни одного живого места не осталось: поломанные кости и мясо на них кусочками. За какую-то потрепанную полуистлевшую брошюру – вот уж в ком нет ничего человеческого, так это в Розе Хорш. Хотя в те годы я