Дом неистовых клятв - Оливия Вильденштейн Страница 29

— Что это ещё значит? — рычу я.

— Полурослик будет находиться здесь на случай, если ты будешь плохо себя вести.

Данте выходит из темницы, двери которой широко распахиваются так, что мне теперь виден трон Мириам.

— Я буду хорошо себя вести.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.

Данте опускает белый рукав и застёгивает манжету поверх повязки, которая, должно быть, пропитана какой-то мазью, потому что она сделалась зеленоватого цвета и наполняет воздух зловонием, от которого у меня слезятся глаза.

— Прошу тебя, Данте. Совсем не обязательно ему угрожать. Я буду самой послушной чернильницей за всю историю.

Ногти врезаются мне в ладони, отпечатывая на них полумесяцы поверх переплетенных колец, запятнавших мою кожу.

Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому лекарю.

— Вы можете быть свободны.

Я моргаю, потому что заметила его только сейчас. А я-то ожидала увидеть заострённые уши и длинные косички, но у мужчины, который стоит рядом с Данте, закругленные уши, а волосы доходят до плеч. Похоже, лечить лошадей не так почётно, как фейри. И всё-таки мне кажется странным, что великая Ксема Росси, которая была очень привязана к своим питомцам и уделяла внимание кончикам ушей окружающих, могла нанять полурослика на должность конюха.

— Ластра, помоги человеку свернуть бинты, а не то он пробудет здесь весь день! — Данте явно не терпится его выпроводить.

А, может быть, ему не нравится то, как пристально смотрит на меня этот мужчина.

— В этом нет необходимости. Я уже закончил.

Мужчина поднимает поднос, усыпанный баночками с какими-то кремами и полосками марли. Простая хлопковая туника натягивается на его плечах. На нём также надеты штаны, которые видали лучшие дни. Они заштопаны в самых разных местах и напоминают мне о платьях, которые я носила в юности и которые нонна зашивала каждые две недели, потому что я постоянно умудрялась зацепиться за что-нибудь.

Данте кричит одному из своих солдат:

— Отведите Дотторе Ванче в его камеру.

Имя лекаря кажется мне таким странным.

— Идём. Мириам ждёт.

Юстус касается моего запястья, заставив меня отвести взгляд от любопытного лекаря.

— Сначала снимите ошейник с Антони, — бормочу я.

Глаза Юстуса становятся таким же суровыми, как и он сам. Я больше не вижу в нём того доброго генерала. Его место занимает генерал, которого боится весь Люс.

— Ластра, отойди от лебёдки! — говорит он и бросается в сторону дерева.

Неужели Юстус собирается освободить…

— Я сам её подержу.

Я пытаюсь понять, что он собирается сделать, но Данте встаёт между нами, загородив собой генерала.

— Тебе лучше вести себя хорошо, так как единственная справедливая вещь, что есть в Росси, это значение его имени1.

Данте протягивает мне свою руку.

Мне хочется коснуться его не больше, чем хотелось иметь дело с внутренностями животных в «Кубышке».

— Моя рука, — тон его голоса резкий и низкий. — Возьми её.

Я этого не делаю.

— Росси, пошевелите цепь пленника!

— Нет!

Я хватаюсь за руку Данте, а Юстус тянет за веревку, привязанную к Антони, отчего цепь сдвигается.

Мой друг тихонько кряхтит, а его лицо искажается болью, когда железные звенья цепи съезжают с перепачканной рубашки и врезаются в кожу.

— Пожалуйста, не делайте ему больно, генерали. Пожалуйста, — хрипло говорю я, и мой голос разносится по обсидиановой комнате.

— Тогда делай, что тебе говорят, или я продолжу играть со своим новым питомцем.

Поведение древнего фейри так резко меняется, чем сильно выводит меня из себя. Сначала он кажется мне другом, но затем превращается во врага. Я надеюсь, что его тираничное поведение всего лишь игра, и что он не станет приносить Антони в жертву для пущей убедительности.

Данте наклоняется к моему уху и бормочет:

— Твой дед совершенно безжалостный человек. Не хотел бы я оказаться в числе его врагов.

Он сжимает моё плечо забинтованной рукой.

И хотя вокруг моей шеи не затянута удавка, а лианы не связывают мои конечности, я точно такая же муха в паутине этих мужчин, как и Антони.

Когда Данте начинает тащить меня в сторону Мириам, я оглядываюсь и бросаю на Юстуса умоляющий взгляд, который говорит: «Не делайте ему больно». Если он и понимает мои невысказанные слова, он никак на них не реагирует, а только смотрит на Антони, щёки которого стали пепельного цвета и не перестают западать от его прерывистых вдохов, что заставляет мои глаза наполниться горячими слезами. Боги, как бы я хотела вытащить его отсюда.

Я оглядываю его светло-каштановые волосы в поисках лечебного кристалла, защищающего от токсичного воздействия железа, который отдал ему Лазарус, но не вижу, чтобы в его немытых локонах что-нибудь блестело. А это значит, что металлический ошейник ранит его кожу…

Если железо попадёт ему в кровь…

Я отгоняю эту мысль. Я, мать твою, буду вести себя хорошо, чтобы моему другу не причиняли вреда.

— Тебе идёт золотой цвет.

Низкий голос Данте проникает мне в уши, но не в душу.

Я ношу это ужасное платье уже который день. Как же меня всё-таки достали эти фейские наряды с их обтягивающими корсетами и колючими юбками.

— Не пора ли начинать, Маэцца? — голос Мириам скользит по драгоценным камням подземелья.

Данте толкает меня на стул, после чего выкручивает мне руку над стеклянной миской. Вынув кинжал из мешочка на поясе, он надрезает моё запястье.

— Ещё нет, — говорит он и щёлкает пальцами.

Один из солдат отделяется от стены и подходит к нам. В его руке болтается кусочек чёрного бархата. Я решаю, что это повязка для моей раны, но оказываюсь не права. Данте не собирается останавливать кровотечение, он собирается завязать мне глаза.

Я с тоской смотрю на Мириам. На фоне такой бледной кожи, цвет её радужек кажется особенно ярким. Я молча прошу её вмешаться… напомнить Данте о том, что в моей крови не течёт магия, поэтому мне не нужно завязывать глаза.

— Я с радостью заколдую её веки, — бормотание Мириам почти не слышно, так как его заглушает громкий стук моего сердца.

— Нет необходимости тратить твою магию, когда у меня есть тряпка, идеально подходящая для этого дела.

Солдат накрывает мои глаза мягкой тканью и завязывает её сзади узлом. Темнота становится такой полной, что меня пробивает пот.

— Я тебя уверяю… — продолжает она.

— Пока магия Фэллон не разблокирована, ты не будешь тратить свою, стрега.

Дыхание Данте обдает мой намокший лоб точно те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с каналов Ракокки в разгар лета.

— Может быть, мой муж смог бы…

— Он сейчас решает судьбу моряка. Поэтому хватит