Клеймо Солнца (СИ) - Анна Пауль Страница 28

Между щупальцами возникает шар ядовито-зелёного цвета. Он стремительно увеличивается в размерах и вдруг резко падает, врезаясь прямо в землю. Шар превращается в плащ, который накрывает лес.

Мгновение — и всё, что ещё оставалось живым в этом лесу, превращается в пыль…

Долгую секунду стоит звенящая тишина. А потом раздаётся мысленный вопль соседних деревьев.

Я закрываю уши, но это не помогает. Боль пробирает до самых клеток. Постепенно вокруг меня блекнет каждая травинка, которая хоть и не зажглась в сумерках, но прежде ещё боролась за жизнь.

— Нона! — я оборачиваюсь, руками хватаясь за землю, пропуская её сквозь пальцы. — Нона!

Но её нет.

Я совершенно одна.

Пытаюсь подняться, а земля дрожит всё сильнее. Тьма поглощает поляну и лес. Страдания разносятся по воздуху, как пыльца.

Чудище опускается на землю, захватывая деревья за пределами залитого зелёным светом круга, придавливая их своим телом, и вопль в моих ушах становится невыносимым.

«Против корриганов нет иных средств, кроме огня. Против воды и тьмы нет другого оружия».

Что такое «оружие»?..

Вдруг в воздухе вокруг меня разлетаются и скачут искры.

По земле, подобно змее, ползёт оранжево-красное пламя. Оно разгорается и превращается в пожар.

Я пытаюсь убежать от огня, но оказываюсь в его кольце. Языки пламени обнимают со всех сторон.

Спотыкаюсь и падаю. Глаза слезятся. Ничего не видно: всё застилает дым. Горло обжигает. Начинаю кашлять и задыхаться. Я ползу наугад, а в какой-то момент не могу сдвинуться с места.

Сначала воспламеняются брови и волосы. И вот уже раздаётся душераздирающий вопль.

Запоздало понимаю, что его исторгаю я.

Пламя разъедает кожу, и моё тело взрывается нестерпимой болью. Крик превращается в хрип, а потом я уже ничего не чувствую, просто встречаюсь с огнём лицом к лицу и давлюсь им.

ГЛАВА 7 (ГАБРИЭЛЛА). «МЫ ВСЕГДА БУДЕМ С ТОБОЙ»

Я открываю глаза, а перед ними — туман, и мелькают светлые точки. Голова ужасно болит. Боль тупая, непостоянная, словно распирающая изнутри. Кто-то заботливо придерживает мои волосы и гладит по спине, когда меня тошнит и я корчусь над какой-то чашей.

…

Вижу перед собой маленьких эдемок — только волосы у них темнее, чем обычно. Мы балуемся, бегаем друг за другом. Голова начинает кружиться, и я замираю, а потом вдруг проваливаюсь во мрак. Когда вновь открываю глаза, то даже не понимаю, где нахожусь. С трудом различаю женское лицо, склонённое надо мной.

— Всё хорошо, — убаюкивает голос, который кажется родным. — Не бойся.

Мои ноги и руки судорожно дёргаются.

— Как тебя зовут? — вдруг спрашивает всё тот же женский голос.

Он дрожит, а я молчу. Потому что не помню собственного имени…

В глазах наконец проясняется, и я вижу женщину. Она очень красива: тёмные волосы окаймляют смуглое лицо, нежная голубизна глаз расписана ярко-синими узорами, это напоминает небо, утонувшее в океане.

— Всё будет хорошо, — обещает женщина, но в её глазах отражается не просто беспокойство и тревога, а страх и отчаяние…

…

— Сьюзен, это уже давно не считается настолько опасным, как раньше, — шепчет мужской голос. Перед женщиной с голубыми глазами стоит высокий мужчина, но я не вижу его лица.

— Да, — соглашается женщина, — но это наиболее агрессивная форма. Мы уже применяли и химио, и лучевую. Хирургическое лечение тоже мало чем помогло. Врачи сказали, что в большинстве случае глиомы остаются неизлечимыми: даже полное удаление исцеления не гарантирует.

— Ей всего четыре года! — шёпот становится всё громче, и я ловлю на себе обеспокоенный взгляд женщины, когда она призывает мужчину говорить тише. — И она — наша дочь! Мы обязаны найти решение. И найдём! На станцию она отправится с нами! Ne varietur.

Женщина снова шикает, но я даже не знаю, почему она волнуется: я едва различаю слова, а последние кажутся мне вообще незнакомыми.

— Изменению не подлежит, — соглашается женский голос, словно переводит странные слова на привычный язык.

— А пока… — мужчина заикается и продолжает не сразу, — будем вновь искать лечение. И ещё: от сотрудников и начальства придётся скрывать.

Молчание затягивается, пока мужчина с женщиной вымученно смотрят друг на друга. Ни один из них не издаёт ни звука, но, кажется, как будто диалог продолжается, только без единого слова.

У двери я стою слишком долго, ноги начинают затекать, и я делаю несколько неловких шагов, из-за чего шаркаю по полу и привлекаю к себе внимание.

— Малышка! — восклицает мужчина, одновременно испуганно и радостно.

Он направляется ко мне. Такой высокий! Даже когда присаживается передо мной на корточки, наши лица всё равно не оказываются на одном уровне. Однако теперь я вижу, что у него карие глаза, волосы тёмного цвета, а лицо чересчур бледное, но меня это не пугает, ведь оно кажется не просто знакомым, а по-настоящему родным, и я доверительно заглядываю в тёплые глаза.

— Хочешь поиграть со мной «в поводыря и слепого»? — спрашивает мужчина. Он улыбается, но глаза остаются грустными. Я киваю, надеясь, что игра его развеселит.

— Я буду за «слепого»? — мой голос кажется непривычно высоким и слишком детским.

— Конечно, милая, — откликается мужчина, пытаясь сдержать тяжёлый выдох, но воздух всё равно вырывается из груди неравномерно. — Я, как обычно, должен буду провести тебя через все опасности и уберечь, а какая твоя задача?

Он внимательно смотрит на меня. Вопрос лёгкий, но серьёзность, с которой мужчина его задаёт, заставляет меня хорошенько подумать, прежде чем ответить:

— Я должна довериться, — щебечу я, и он устало кивает.

…

Когда я рисую, то даже в голове не вижу картинку полностью. До того самого момента, пока не закончу рисунок. Вот и сейчас я вожу карандашами по бумаге, не имея ни малейшего представления, что вообще хочу изобразить.

— И вот наступил тот самый день, когда возле космических лифтов люди дерутся не на жизнь, а на смерть, — говорит женский голос, судя по неестественному звуку, по телевидению. — Они борются