Невезучая, или невеста для Антихриста (СИ) - Снежная Александра Страница 22

Отправив Мышку готовиться к совещанию, я поторопилась в наш с адским боссом кабинет проверить, насколько он пострадал после нашей с Люциевичем утренней пятиминутки, а заодно убрать следы своего вторжения в его рабочий ноутбук. А то после прочтения напоминания про мои бритые ноги он слишком перевозбудился. Не ровен час, найдет мою намеченную на выходные задачу про эпиляцию в зоне бикини, и адский лизинг навсегда потеряет своего перспективного инвестора.

Проигнорировав какую-то загадочную пантомиму Аллочки, явно пытающейся сообщить мне, что упырь в кабинете не один, я резко распахнула дверь и настороженно отсканировала взглядом пространство.

Неприятным сюрпризом стал лощеного вида хмырь, нагло оккупировавший святая святых моего босса-упыря, как сказочная лиса лубяной домик наивного зайки. Хотя до наивного зайки Люциевич сильно не дотягивал. Лошара он — и этим все сказано.

Хмырь явно пытался втюхать упырю какую-то шнягу и рассыпался в восторженных дифирамбах, выписывая вокруг босса какой-то сатанинский танец вуду.

— Это же вершина концептуального искусства. Посмотрите, какие линии. Какая форма, — заливался трелью мужик.

Я обошла вокруг стола и замерла, удивленно разглядывая гипсовую задницу, торчащую из грязно-белой стены. М-да… вот это — и есть, блин, шедевр? Если уж на то пошло, то моя "Марфа Васильевна" вообще на бестселлер тянет.

— Что вы об этом думаете? — видя мой заинтересованный взгляд, взбодрился хмырь.

— Вот за что я люблю современное искусство, так это за красиво расставленные акценты, — мило улыбнулась ему я. — Нагадил под дверь, позвонил в звонок — уже инсталляция. Позвонил, а потом нагадил — целый перфоманс.

Повернувшись к слегка прибалдевшему Люциевичу, жалостливо спросила у убогого:

— Вы что, голую женскую задницу никогда не видели? Так могу свою совершенно бесплатно показать.

— Антипенко, — угрожающе прорычал шеф.

— Чего сразу "Антипенко"? Вас, как лоха последнего, разводят, а вы…

— Так вы будете покупать? — видя, что клиент соскакивает с крючка, занервничал хмырь.

— Нет, — заорал Люциевич. — У меня уже есть одна задница. Не знаю, в какую рамку вставить.

— "Марфа Васильевна", — чопорно поправила шефа я, отказываясь называть неэстетичным словом "задница" мои обворожительные булочки.

— Чего? — хмырь и упырь одновременно уставились на меня.

— Поуважительней с моей филейной частью. Она, знаете ли, фамильярностей не любит.

Хмырь, еще не потерявший надежду облапошить моего драгоценного шефа, явившегося на работу после бодуна, неосторожно дернулся, и я, с видом верховной богини (коей, собственно, и являлась) вежливо указала аферисту на дверь:

— Значит так, инсталлятор, жопу забрал, и чтобы я тебя здесь больше не видела.

— Так его, дочка, — ожила в моей голове чертобаба, негодующе добавив: — Козел. Он бы ему еще сиськи силиконовые предложил.

— Антипенко, — в своей обычной манере возмущенно трепыхнулся Люциевич, за что тут же был пригвожден к полу моим строгим и порицающим взглядом:

— Вас люди на совещании ждут, а вы гипсовые задницы разглядываете. И кто вы после этого?

Адский босс покрылся красными пятнами, нервно дернул галстук и, прошагав мимо меня к выходу с оскорбленным видом, грозно гавкнул:

— Чтобы к моему возвращению здесь все было убрано.

Нет, ну вы видели? Можно подумать, его кто-то заставлял канцелярским набором в двери бросаться.

Сделав еще шаг, этот говнюк развернулся вполоборота для того, чтобы не менее пафосно добавить:

— Корреспонденцию разобрать и вычистить из моего ноутбука все подробности вашей личной жизни, меня они совершенно не интересуют.

Хамло. Надо было позволить ему купить гипсовую жопу. Поставил бы себе на стол, и каждый входящий сразу бы понимал, с кем ему предстоит иметь дело.

Люциевич стремительно покинул кабинет, а следом за ним, с искусственной задницей подмышкой, резво самоликвидировался и хмырь, оставив меня в гордом одиночестве и непривычной тишине. Как-то сиротливо смотрелся огромный кабинет без вечно чем-то недовольной морды босса-упыря, и вот тут я поняла, что начинаю привыкать к Антихристу, а в моем случае — это просто катастрофа. Что я без него делать буду, не дай Бог его адский лизинг не переживет незримого влияния моей счастливой звезды?

От этой мысли меня даже передернуло и, прогнав ее от себя, как назойливую муху, я со свойственным мне рвением и энтузиазмом бросилась исполнять приказ шефа.

Зачем нам нервный срыв? Нет, нам нервный срыв не нужен. Вот вернется с совещания, а тут все, как он просил. Мне что, трудно карандашики с пола поднять? А ноутбук его я и сама почистить собиралась.

Уборка заняла от силы минут пять, ликвидация компромата на меня — еще меньше, а дальше, вооружившись цветными стикерами, я принялась за сортировку бумаг, и так прониклась этим делом, что не заметила, как пролетел час. И если бы сигнал коммуникатора не возвестил мне о том, что совещание закончилось, я бы позорно провалила свою невыполнимую миссию. А так я успела смахнуть со стола шефа пылинки и торжественно водрузить на него толстую папку с документами как раз за секунду до того, как А.Л. Люциферов ворвался в кабинет и взглядом стервятника прошелся по идеально чистому полу.

Выкуси. Наши руки не для скуки. Убирать я умею не хуже, чем ты вредничать.

Скорчив недовольную мину, Люциевич добрался до ноутбука и, не обнаружив там ничего лишнего, кажется, расстроился, что пилить меня оказалось не за что, а пока он втыкал, я услужливо подсунула ему под нос обработанную мною папочку.

— Что это за художественная самодеятельность? — мрачно разглядывая аккуратно сложенную стопку документов, к каждому из которых с боку была прилеплена цветная наклейка, поинтересовался шеф.

— Желтым стикером помечены бумаги, требующие только вашей подписи, синим — резолюции, красным я обозначила документы, обязательные для прочтения.

Антихрист окончательно сдулся.

— Я запомню, — спустя секунду, отозвался он, и вдруг его упыриная светлость снизошла до одобрения: — Удобно, — прочистив горло, буркнул Люциевич. — Спасибо.

— Можете меня еще и за то, что не позволила вас облапошить, поблагодарить.

Не, ну а что? По-моему, я заслужила.

Шеф, видимо, так не считал.

— Вы не любите искусство? — поставив подпись на документе, покосился на меня он.

— Искусство я люблю. И если говорить о скульптуре, то Роден, Фальконе, Микеланджело — это искусство, а ваша торчащая из стены задница не тянет даже на блошиный рынок.

— Это была не моя задница, а Тодда Грэя — обиженно проворчал шеф. — И она, между прочим, двести тысяч долларов стоит. Хорошее вложение денег.

— Сколько? — у меня от шока даже щека дергаться начала. — Слушайте, это же просто гениальный развод. Если вам некуда деньги девать, так купите себе лучше золотой унитаз. И отличное капиталовложение, и в хозяйстве пригодится.

— Вы рассуждаете, как моя мама, — зачем-то заметил Люциевич, а потом посмотрел на меня так пристально, что даже как-то не по себе стало.

— Маму слушать надо, — чопорно вякнула я. — Она у вас, судя по всему, умная женщина, плохого не посоветует.

— Слыхал, отпрыск неблагодарный, — чертобаба в моей голове взвизгнула так громко, что у меня аж в ушах зазвенело. — Умница, дочка, — следом за этим елейно проворковала она, и тут меня посетила страшная догадка.

— А что вы мне там про какие-то голоса в головах ваших пассий рассказывали?

— Какие еще голоса? — напрягся Люциевич.

— Ну, вчера, когда я вас пьяного… Пардон, сильно уставшего домой тащила. Вы мне про голоса рассказывали.

— Я же вам сказал, что не помню ничего.

— А вы точно ничего не помните?

Шеф подозрительно прищурился, взгляд его зачем-то прошелся по моей фигуре и замер на "Марфе Васильевне". В смысле, на ее гордом профиле, потому как стояла я к Люциевичу боком.