Гарем для сестры султана - Людмила Вовченко Страница 2

Когда Мария вошла, все склонились.

— Хатидже-султан, — Роксолана поднялась и подошла первой, по этикету. Она была чуть ниже ростом, но держалась с удивительным достоинством.

Мария, пытаясь не споткнуться о собственную растерянность, изобразила лёгкий поклон головы.

Инстинкты сыграли — за годы косплея она знала, как двигаться по-восточному, плавно, неторопливо.

Роксолана тихо улыбнулась.

— Я рада, что ты поправилась, сестра, — сказала она, и её голос был как бархат. — Твоё сердце, видно, устало от тревог.

Но у меня для тебя подарок.

Она кивнула в сторону мужчин, стоящих у входа.

И тут Мария впервые увидела его.

Высокий, смуглый, с чёрными волосами и пронизывающими глазами цвета ночи. Его руки были скованы тонкой цепью, на шее висел медальон — знак принадлежности гарему.

Но по его осанке было ясно: это не раб. Это — хищник, которого временно удерживают в клетке.

— Пленник из Персии, — спокойно сказала Роксолана, словно о погоде. — Я подумала, он тебе подойдёт. Слишком уж дерзок для обычного гарема. А ты всегда любила вызовы.

Мария чуть не поперхнулась.

Она? Любила⁈

Ну спасибо, конечно, судьбе за такой поворот!

Но вслух она лишь чуть прищурилась, вспоминая все те сцены, где султанши говорили с холодной надменностью.

— Смелый подарок, Хюррем, — сказала Мария, заставив голос прозвучать бархатно и опасно. — Не у всех хватило бы на это смелости.

— Для тебя — всегда, — с лёгкой усмешкой ответила Роксолана и добавила, чуть тише:

— К тому же у него… интересная судьба. Говорят, он — сын знатного рода.

Но нынче судьба такая переменчивая.

Мария подошла ближе.

Перс смотрел на неё, не отводя взгляда. Его губы тронула насмешливая улыбка.

И тут Мария почувствовала, как по коже пробежали мурашки.

Он был опасен. И… чертовски красив.

— Как тебя зовут? — спросила она, опуская взгляд чуть ниже, туда, где начинался ворот его рубахи.

Он ответил, и его голос был низким, густым:

— Назим.

— Назим… — медленно повторила Мария. — Красиво. Но я, знаешь ли, не любительница гладить кошек, которые шипят.

Ты будешь вести себя хорошо?

Он усмехнулся:

— Смотря, что султанша считает «хорошим».

Слуги испуганно ахнули.

Мария едва сдержала улыбку.

Ах вот как, да? Она-то думала, тут все будут покорно целовать подол. А тут — чистой воды огонь.

Она сделала вид, что задумалась, а потом негромко велела:

— Освободить его от цепей.

— Но, Хатидже-султан! Он…

— Я сказала.

Слуги метнулись выполнять приказ.

Назим подошёл к ней вплотную, когда его освободили. И теперь он смотрел на неё сверху вниз, с явным вызовом.

Мария чуть склонила голову, подходя ближе, так, что между ними остался всего один вдох.

— Ты будешь вести себя тихо, Назим, — шепнула она, улыбаясь уголками губ. — Потому что ты даже не представляешь, какая я стерва.

Он прищурился, но ответил хриплым, тягучим шёпотом:

— Проверим, султанша.

* * *

Вечером, когда дворец погрузился в полумрак, Мария сидела у себя на балконе, глядя на звёзды и разливая гранатовый сок в чашу.

Ситуация была… феерической.

Она в теле опасной женщины, с гаремом, с красавцем-персом, который, по ходу, не собирается ей подчиняться, с Роксоланой в союзниках и собственной репутацией ледяной волчицы.

И, как ни странно, вместо паники ей становилось… интересно.

Она тихо рассмеялась, поднося чашу к губам.

— Ну что, судьба, — сказала она, глядя на ночное небо. — Игру ты затеяла знатную.

Посмотрим, кто кого.

И где-то в глубине дворца, в её личных покоях, Назим уже ждал её появления, сидя в полутени, расслабленно и уверенно, словно лев в клетке, точно зная — ночь только начинается.

Глава 2

Глава 2

Днём дворец будто дремал под завесой солнца и полуденной жары, но внутри стены буквально шептали.

Сплетни, перешёптывания, осторожные взгляды — всё крутилось вокруг неё.

Хатидже-султан.

Или, как она уже начала сама себя называть в мыслях, с лёгкой ухмылкой — Джасултан.

Да, именно так теперь к ней обращались. И знаешь что, судьба? Звучит не хуже «Мария» в офисе возле ксерокса.

Она стояла перед зеркалом, пока служанки убирали её волосы в сложную причёску, оставляя длинную косу, переплетённую нитями золота и жемчуга.

На ней был не тяжёлый наряд, как вчера, а практичный костюм для прогулок во дворце: свободные штаны из тончайшего шёлка, расшитый камзол, короткий жилет с открытыми руками и лёгкие туфли на мягкой подошве.

Даже тюрбан был завязан небрежно — так, как носят его женщины, привыкшие к вольности.

— Хатидже-султан сегодня особенно сияет, — промурлыкала одна из служанок, поправляя пояс.

Джасултан хмыкнула.

Сияет она, ага. Она просто привыкла к этому новому телу, к этим движениям, к ощущению, будто её руки действительно умеют больше, чем сжимать мышку на компьютере.

В этом теле каждая мышца отзывалась упругой силой, лёгкой и стремительной, словно оно создано для танца или боя.

И она ещё прошлым вечером поняла — Хатидже не просто так носит кинжал у пояса. Её руки помнят клинок. Её спина горда, осанка прямая, походка уверенная.

— Пойдём, — велела она служанкам. — Я хочу в сад. И позовите янычарина Исхана.

Женщины ахнули.

Имя было сказано с особой тяжестью. Янычар Исхан — воин, которого при дворе опасались и уважали.

* * *

Сад был как из восточной сказки. Деревья, тяжёлые от гранатов и инжира, высокие кипарисы, журчание фонтанов, ароматы мяты и жасмина.

Там, на залитом солнцем мраморном помосте, стоял Исхан.

Высокий, широкоплечий, с лицом, словно вырезанным из камня. Его шрамы говорили сами за себя.

Он поклонился ей, но в его глазах не было страха. Лишь уважение и… лёгкая насмешка.

— Хатидже-султан снова хочет тренироваться? — спросил он, подавая ей деревянный меч.

Джасултан ухмыльнулась, беря оружие.

— Хочу. Хочу напомнить себе, каково это — чувствовать сталь в руке.

Она вышла на помост. Тело будто ожило, само вспомнив движения.

Исхан напал первым — резко, с нажимом.

Но она легко парировала удар, уворачиваясь с грацией танцовщицы.

Они двигались быстро, словно в боевом танце. Джасултан ощущала, как горячая кровь разгоняет сердце.

Каждый шаг, каждый поворот был наполнен азартом.

Вокруг собрались слуги и стража, поражённые зрелищем.

Никто