Госпожа аптекарша или как выжить в Германии XVII века - Людмила Вовченко Страница 2

Sehr begabt. Очень способный.

— И очень любит эффект, — добавила девушка, скрутивший очередной набор «пахучих закладок». — В прошлый раз у него кипело так красиво, что капелле стало жарко.

— Поднимусь, — Ирина спрятала улыбку. — Пора и к своим.

---

Химическое крыло пахло иначе: новым стеклом, металлом, силовом кабелем и тем особым смешным запахом электронных постеров, которые только что раскатали.

В большом зале собирались участники: постеры с графиками, строгие стенды, на столах — блестящие колбы, насосы, термостаты. В центре — «сцена». Там возился мальчишка… ну, мужчина, конечно, но с глазами мальчишки — голубыми, слишком яркими для всех этих аппаратов. На бейджике: Max Stenzel, PhD cand., тема — vacuum-assisted membrane distillation for fragile aromatics.

— О, — сказала Ирина почти ласково, — мембранный отбор летучих при пониженном давлении. Чтобы нежное не сварить. Молодец.

— Вы знакомы с методом? — обернулся Макс, уловив её взгляд.

Русский акцент у него получался лучше немецкого. — Мы с ним почти родственники, — улыбнулась Ирина. — Вы что используете в качестве мембраны? PTFE? — Композит на основе PTFE, да, и дополнительный слой, — оживился Макс, — чтобы отсечь тяжёлые хвосты. Хотим показать стабильность и чистоту ноты на примере — угадайте чего? Он подмигнул и поднял маленький флакон. — Лаванды? — рискнула Ирина. — Бергамота, — торжественно сказал он. — Чистого, как утро в Тоскане. — Вы романтик, — сказала Ирина. — Это опасно для химика, но хорошо для парфюмера.

Народ подтянулся. Проектор моргнул. На экране — картинка дистиллятора: стекло, мембранный узел, насос, тонкие трубки. Макс говорил быстро, вдохновенно, как человек, который искренне влюблён в идею.

Ирина слушала — и ловила себя на том, что расслабляется: чужая энергия бьёт в правильной частоте, и мозг уходит на «уровень любования». Пахло чистым спиртом, нагретым пластиком и, кажется, чуть-чуть уже — цитрусом.

— Итак, — Макс выпрямился. — Включаем демонстрацию. Давление — понижаем, мембрана — on, подвод тепла — минимальный…

Насос заурчал. Колбы засияли внутренним светом. На стенке мембранного узла закапали драгоценные капли — чистые, как стекло. — Ну? — шепнул кто-то сзади. — Сейчас будет… — Сейчас будет красиво, — ответила Ирина автоматически.

Поначалу всё и правда было красиво. Чистые капли нанизывались одна за другой, тонкой ниткой собирались в приёмник. Макс радостно постукивал по столу ритм — тук-тук-тук, как сердце, увидевшее график мечты.

А потом у нового насоса что-то взвыло. Быстро, неприятно. — Давление! — крикнул кто-то. — Смотри на датчик! Макс дернулся — рука не туда, кнопка не та. Рывок. Тонкая мембрана дрогнула. И вдруг — вспышка. Резкая, белая, как царапина по глазам. И запах — бергамот, спирт, горячий пластик, и ещё что-то, чего не бывает в лаборатории — запах мокрого камня и старого дерева.

Ирина успела подумать только одно: «Ну конечно. Красиво».

Мир качнулся, как пустая колба, и перевернулся.

---

Она проснулась от холода, который не имел отношения ни к кондиционерам, ни к нашему времени.

В нос ударил дым — не лабораторный, а торфяной, с горьковатой нотой. Под пальцами — шершавый, не отполированный камень. На щеке — кружево света от призрачного окна. И — тишина, как в доме, где слушают, как кто-то дышит.

Ирина открыла глаза.

Над ней была чужая, низкая, деревянная балка, обросшая временем. Рядом — простая кровать, на стене — маленький образ и bunch сухих трав. На столике — глиняная миска, свеча в подсвечнике, стеклянный пузырёк с мутным содержимым. И в этот момент дверь скрипнула, и в комнату вошла женщина лет пятидесяти, с платком на голове и глазами, в которых вечно живёт забота.

— Gott sei Dank, — сказала она почти шёпотом. — Слава Богу. Greta, mein Kind, du bist wach. Грета, дитя моё, ты очнулась.

Ирина ответила первым, что пришло в голову:

— Простите, — сказала она на русском, — я… перепутала зал.

Женщина не расслышала. Или услышала по-своему. Она наклонилась, коснулась лба — как тепла.

— Keine Fieber, — облегчённо выдохнула. — Нет лихорадки. Ирина сделала вдох — и почувствовала: на ней не её одежда. Лён, жёсткий, грубоватый, рубаха, корсажный шнур, тяжёлое одеяло. А на столике — её сумка. Та самая, современная, с молнией, с потёртой ручкой, с прикреплённой смешной резиновой уточкой, которую ей подарили студенты «для удачи». Сумка была тут, как кораблик из будущего в тихой бухте прошлого.

Ирина села — аккуратно. Голова протестовала тонкой вибрацией. Она дотянулась до сумки, прижала к себе — почувствовала ощутимое, верное: брошюры, мыло, пузырьки, аптечка, планшет (наверняка уже бесполезный), внешний аккумулятор, блокнот, ручка. Всё на месте.

Женщина проследила за её взглядом и, кажется, тоже облегчённо кивнула: — Ja, ja. Deine Tasche. Да, твоя сумка. — Ruh dich aus, Greta. Morgen… Отдыхай, Грета. Завтра…

«Грета», — повторила Ирина внутри.

Слова в голове пытались сложиться в формулу. Не складывались. Только запахи складывались легко: дым, сушёные травы, чуть-чуть уксуса, и на дне воздуха — едва уловимый цитрус. Её бергамот, спасённый из другой жизни.

Ирина положила ладонь на сумку, как на руку другу.

И впервые за много лет не стала ничего анализировать. Она просто — дышала.

Потом.

Потом будут вопросы, паника, поиск логики. Потом будет лавка, книги, люди, вода, мыло, — и мужчина, у которого глаза умеют слушать. А сейчас — чистый лист, на котором уже пахнет будущей строкой.

И где-то далеко, в мире, где всё ещё работал проектор, молодой химик Макс Штенцель, бледный как мембрана, говорил кому-то:

— Она… просто исчезла.

А здесь, в комнате с низкой балкой, женщина с платком поправила одеяло, поставила рядом свечу и тихо добавила, как молитву:

— Morgen, Greta. Morgen ist ein neuer Tag. Завтра, Грета. Завтра — новый день.

Ирина закрыла глаза.

Аромат усталости наконец сменился. Теперь он пах лавандой, дымом и неизвестностью.

Это было лучше любого кофе.

Глава 2.

Глава 2

Проснулась она от звука, который точно не принадлежал XXI веку: деревянное скрип-хлоп — и чей-то бодрый немецкий говор, вплетённый в запах печи и дымка.

Веки поднялись неохотно. Балка над головой была всё той же, потемневшей от времени, а за окном кто-то ругался на чистом швабском, так что даже без слов стало ясно — день начался.

Ирина села, вздохнула и попыталась собрать мозги в кучку.

Телефон не