Ворон, который меня пленил - Екатерина Началова Страница 2

А по правилам и сто лет, и тысячу лет назад было и есть одно: однажды созревшая девица вдевает красную ленту в черные волосы и летит на свои первые посиделки. Обычно с кем-то, одной до дрожи боязно, так только очень смелые могут. Девица отправляется на посиделки под ручку с подругой, сестрой или прибивается к стайке таких же, как она — первых. Посиделки устраивают в общем доме, при каждом поселении есть такой. Порой в общем доме строго и чинно, в нем проводят суды, собрания, даже народные советы, но если посиделки… Если посиделки, только ты входишь, как в уши стрекочут веселые дудки, дребезжат колотушки, которыми кто-то ловко бьет по коленям, душно пахнет нагретым воздухом и медом, а еще — предвкушением. Предвкушение на каждом шагу, в каждом взгляде. А вдруг он? А вдруг я?

Сердце девицы замирает, а потом быстро-быстро стучит. Сначала она крепко цепляется за руку подруги или сестры, или такой же как она, но потом сама не замечает, как уже стучит туфлями, отбивая ритм, потому что танцы, потому что ноги сами несут в пляс. А там чья-то улыбка, перегляд, потом рука, горячий шепот в ухо, смех…

И половина находят пару за первые два года, оставшиеся — за следующие два-три. А одна из ста остается кусать губы и гадать, что же с ней не так. Я винила цвет. Отец мой — чистокровный черный Ворон, который однажды встретил на границе девушку из фадийского рода. Фадийцы мелкие, рыжеватые, с вытянутыми глазами-рыбками, и я родилась смеском. Немного не такая глазами, еще и размерами помельче прочих, а главное — с рыжиной, нагло пробивающейся через благородный черный. Со ржавчиной, как обидно говорят. А черные Вороны — это, прежде всего, разум. Они рациональны, они сначала смотрят. Когда смотрят — видят…

Мама говорит, надо верить и ждать. Отец не говорит ничего, но порой я ловлю в его взгляде скрытую вину за тот его нестандартный выбор, за который расплачиваться будут дети. Подружки уверяют, что я хорошенькая, что все вот-вот сложится, что мой Ворон вот-вот найдется. За глаза, наверное, судачат, что поздно уже. Я и сама знаю, что поздно. И знаю, что вовсе не хорошенькая я. Глаза-то не те, и волосы, и возраст уже…

А верить и ждать бесконечно, может только один из ста. Вера и ожидание — жестокие жернова, которые перемалывают кости каждый день, а порой — каждый час. И однажды ты ждать уже не можешь. Не в силах больше думать, надеяться или искать, ты отправляешься куда глаза глядят, куда несет ветер. Куда угодно, только бы не оставаться на месте. Лишь бы что-то делать.

Я, высокородная княгиня из рода Воронов, покинула родительский дом, сняла комнату в городе и ухитрилась найти работу.

За что браться первым было не понятно. Поразмыслив, я взялась за инструкцию. На потертой тканевой обложке золотым по черному торжественно значилось:

ДОЛЖНОСТНАЯ ИНСТРУКЦИЯ ПРИЕМЩИЦЫ ПОЧТОВОГО БЮРО

(только для служебного пользования)

На первой странице рукописно, но тщательно было выведено:

Общие положения:

1.1. Приемщица почтового бюро (далее — приемщица) является полноценным сотрудником почтового отделения, осуществляющим выполнение почтовых услуг.

1.2. Приемщица обязана выполнять свои обязанности с соблюдением закона Порядка, действующих на тот момент законодательных и нормативных актов Соединенного Королевства, а также внутренних инструкций почтового бюро.

Быстро заскучав от обтекаемых описаний, я бегло просмотрела страниц десять, не нашла ничего особенного и отложила инструкцию на потом, решив навести порядок на столе. На нем вразнобой лежали карандаши, стояли весы, лежали три конфетки в розовых фантиках и множество записок. Видимо, их оставила Лада. Записки я прочитала внимательно, ожидая найти что-то полезное для работы.

Тезей, Киндр, Липиц?

Не забыть розовое на 7!

У коровы три рога! Му!

Дридметр Анималегус

18-26-1

51+3=52

Ни одной записки я не поняла, но выкидывать поостереглась, сложила и отложила в сторону. Конфеты убрала к запискам. Их даже пробовать не хотелось. Все-таки дух умершей от старости воронихи еще витал и над записками, и шамкал стертыми зубами над недоеденными конфетками.

Только-только я навела на столе порядок и села, в недрах стены страшно загрохотало.

Я подпрыгнула.

Грохот приближался вместе с ужасным, режущим уши визгом, откуда-то со спины. Выпрыгнув из-за стойки, я отступила к двери, готовясь в любую секунду обернуться и улететь.

Шум нарастал. Дойдя до кульминации, затих.

Тут же из дальней стены раздался женский крик:

— Лада! Принимай!

Поняв, что грохот издавал подъемный шкаф, я отлипла от стены. Деликатная конструкция, как ее охарактеризовал Аний, по уровню деликатности напоминала лося в период гона.

— Скорее же, ну! — потребовали снизу. — У меня народ стоит!

Работа моя! Я кинулась к подъемнику, поспешно распахнула черные створки. В ящике стоял еще один ящик, до краев набитый письмами и посылками.

Поспешно схватив ценный груз, чтобы не задерживать, я крикнула в жерло.

— Приняла!

— Наконец-то, — проворчала неизвестная снизу. — Держишь, Лада?

— Держу! — с облегчением ответила я, прижимая к груди всю пачку и наклонилась к ящику. — Только я не Лада! Она померла!

На последнем слоге пустой подъемник ухнул вниз. Взвизгнув, я отпрыгнула. Грохот был такой, что зазвенело в ушах. Единственное письмо в ячейке, которое поправлял Аний, подпрыгнуло и снова упало.

— Лада! Чтоб ты преставилась уже, старая ворона!

Оказывается, ящик нужно было держать. Даная — так звали женщину снизу — поднимала его наверх. Мне же надо было придержать веревку и спускать подъемник вниз, потому что сам он не держится. Одна поднимает, другая — спускает, так справедливо. Кое-как оправдавшись перед Данаей и с трудом докричав до нее, что я не Лада, я решила тщательнейшим образом проштудировать инструкцию. Хотелось делать все идеально, чтобы не придраться. Чтобы меня в пример ставили и Ладу больше не вспоминали, потому что я — лучше. Все учителя хвалили за усердие.

Я успела прочитать первые три страницы из пятидесяти.

Потом в бюро один за другим прилетели вестники. Разные — молодые, зрелые, старые, все мужчины. Черные мундиры и нечитаемые взгляды заполнили комнату, так что потемнело, несмотря на многочисленные окна. Наверное, еще и на балконе стояли, я уже не видела. Какое там разглядывать лица и знакомиться?! Я заметалась, пытаясь разобрать пришедшие письма и посылки по алфавиту. Задача оказалась невыполнимой. Отправлений оказалось не меньше трех десятков и все разные — тонкие конверты размером с ладонь, пухленькие тяжелые треугольнички,