Восьмая наложница - Юлия Владимировна Буланова Страница 2

Про то, что дети тех, кто на водку налегает, часто, не очень здоровыми рождаются, никто думать не хотел. Это же где-то там, у кого-то другого. А у их кровиночки здоровая деточка будет.

Папа мой жениться желанием не горел, но в тюрьму ему хотелось ещё меньше. Поэтому он из двух зол выбрал Леночку. И, по слухам, поначалу даже, воодушевился семейной жизнью. Пить стал лишь по выходным, на работу устроился. Наследника ждал.

Но вместо долгожданного сына родилась я. Тогда, как его, теперь уже, свояченица родила мальчика. Все Витечку утешали, что в следующий раз, уж точно, мальчик будет. Да и, как говорится: «сначала нянька, потом лялька».

Но утешение бедный мой папочка предпочитал находить старым и проверенным способом — напиваясь до беспамятства.

А мама, видя это, решила со вторым ребенком не тянуть, что стало фатальной её ошибкой. Это со мной повезло. Может, потому что отец тогда пил меньше? Или, просто, так сложилось.

Егорка родился через год после меня. Недоношенным. И был он не совсем здоровым. Плохо ел, много плакал. А потом стало ясно, что он сильно отстаёт в развитии. Если я болтать начала в два годика, то он в четыре знал едва ли десяток слов. Но это бы ничего. У него часто случались приступы ярости, когда брат начинал кричать и крушить всё вокруг. Это меня ужасно пугало. Потому, что предугадать их было еще сложнее, чем настроение отца.

Такой «бракованный» наследник главу семейства не устраивал. И он начал угрожать маме, что выгонит её и нас с Егором, если она ему нормального сына не родит.

К тому моменту, когда мне исполнилось шесть, в нашей семье появились Катя и Лиза. У Лизы было то же самое, что у Егорки. Только вместо приступов ярости с ней случалось нечто другое — не менее странное и страшное. Она садилась и начинала раскачиваться всем телом, подвывая на одной ноте.

С Катей же случилась беда. Когда ей исполнилось четыре года, она случайно разбила бутылку отца, которой он планировал опохмелиться с утра. Это вызвало у него такой приступ бешенства, что и описать трудно. Он кричал. Громил кухню. Несколько раз ударил, попавшегося под руку Егора. Я к тому времени уже научилась прятаться, при малейших признака его злости. Поэтому не видела, как он снял с плиты кипящий чайник и плеснул его в лицо Кате.

Ожоги у неё были страшные. Папочка аж даже протрезвел, когда понял, что в больницу придётся обращаться. И решил обвинить в произошедшем меня. Начал говорить, что это я сестру облила. Из ревности. Специально для этого родителям своим позвонил и тестю с тёщей. А потом во двор вышел и начал всем прохожим эту сказку рассказывать.

Все сделали вид, что поверили. Никто не захотел разобраться, что же произошло на самом деле.

Когда я попыталась возразить, папочка отвёл меня в ванную, набрал таз с водой и засунул в него мою голову, спрашивая: «Кто Катеньку кипятком облил?»

Правильный ответ нашёлся очень быстро. Но он для профилактики меня ещё раз пять в таз окунул, заставляя захлёбываться в ледяной воде. Она попадала в нос, обжигая горло болью. Никогда не забуду ощущение, когда его сильные руки лежали на моих шее и затылке, заставляя вновь и вновь нырять в воду, вне зависимости от того, успела ли я сделать глоток воздуха.

Добившись желаемого, отец ушел, оставив меня лежать на ледяном кафеле ванной. И туда пришла мама. Она жалела меня, плакала, обнимала, гладила по голове, объясняя, что мне за это ничего не будет, а отца и посадить могут. Поэтому я, как хорошая девочка должна говорить, что сама сестру поранила. Ради семьи. Ради мамочки, которая не сможет жить без папы и умрёт. А тогда все мы поедем в детский дом, где нас не будут кормить и станут постоянно бить все подряд.

Мне было девять, и я не хотела, чтобы моя мама умерла. И, конечно, не хотела в детский дом. Но самое ужасное случилось уже этим вечером. Мама взяла вещи и пошла в больницу, чтобы лечь туда вместе с Катей. Ее только за вещами и отпустили. И к нам приехала бабушка Женя — мама моего отца, чтобы присмотреть за детьми. За мной, в частности.

Она привезла с собой большую икону и свечи. Поставила свои сокровища на обеденный стол. Это было, в какой-то мере, красиво. Я редко видела горящие свечи. Огонь завораживал. Но в этот раз он сжигал что-то важное в моей душе. Потому что бабушка поставила меня коленями на гречку. Чтобы стояла перед иконой и каялась за совершенный грех.

А вечером она повела меня в больницу — извиняться перед Катей за то, что я с ней сделала. И я извинялась. Долго. Со слезами. Рассказывая, как планировала обварить сестру водой, чтобы родители стали больше любить меня, а её бросили.

Мама горько плакала, бдительно следя за реакцией медсестёр и других мамочек, сбежавшихся посмотреть бесплатное шоу. Стенала о том, как она виновата, что недосмотрела за ревнивой дурой, била себя в грудь, обещая всё сделать, но исправить мою гадкую натуру. Громко вопрошала, в кого же я такая уродилась? А потом себе же и отвечала, что в сестру её.

Мне не было больно. Я ничего не чувствовала. Ни тело, ни душу.

Катя по малолетству о том, кто её, на самом деле, кипятком обварил, забыла. И теперь искренне верит, что сделала это, именно, я. Шрамы у неё до сих пор остались. Мама о том, что тогда произошло, резко «забыла». Отец утверждает, будто в тот день его и дома не было. Из Егора свидетель сомнительный. Умственная отсталость со всеми вытекающими…

Поэтому сестра меня люто ненавидит. А я с этим ничего поделать не могу. Особенно тяжело в последнее время. Ей мальчик один понравиться. Но он сказал, что не хочет дружить с ней.

Причину этого сестра искать не стала, обвинив во всём меня. Я, к слову, была виновата во всех ее несчастьях. Учительница двойку поставила? Так это потому, что Катя ей из-за шрамов не нравится, а не потому, что в предложении из пяти слов она делает десять ошибок. Девочки с ней не общаются. И снова из-за шрамов, а не из-за привычки брать без разрешения все, что понравится.

Я сначала расстраивалась. Потом привыкла. Ненавидит, и ладно. Любить меня она всё равно не станет.